Тайна исповеди

В самом начале войны Райнеру повезло — нашлась работа в магазине, он после школы разносил товары. В будние дни, кроме среды и субботы. Платили 50 пфеннигов за полдня, и еще клиенты давали на чай — то пятак, то гривенник, так что за неполную рабочую неделю набегало три-четыре марки. Кроме денег, в магазине его еще иногда премировали натурой: булкой или куском мармелада, или — что тоже было неплохо — парой хлебных карточек. Два раза, Райнер это прекрасно помнит, хозяйка премировала его ношеными ботинками, ну а что, резонно — своя-то обувка стаптывалась при исполнении.

Там еще было важно вот что: доставляя товар в богатую виллу, не положено было заходить с парадного входа, только с черного, отдал — и вали. Но однажды курьера пустили в дом — и, ожидая расчета в холле, он там рассматривал коллекцию самурайского оружия и снаряжения — это всё было развешено на стенах. Как в настоящем музее! И он подумал — как же так, фюрер говорит про единство всего немецкого народа, а тут вон какая пропасть между слоями?

Часть заработанных денег Райнер отдавал семье, а на остальное — развлекался. К примеру, по воскресеньям ходил в театр на утренние представления. Покупал билет сам, гулял на свои кровные — ну а что, мог себе позволить.

По средам и субботам Райнер не работал — а почему? У него в эти дни были дела поважней: занятия в ячейке Jungvolk (Юнгфольк). А это такая штука, от которой лучше не увиливать, — могло плохо кончиться. Напомню, хотя, конечно, и так все знают, что это как бы октябрята — младшая группа гитлерюгенд, от 10 до 14 лет. Вступали туда в хорошо нам известном добровольно-принудительном порядке. Нацисты тоже понимали, что патриотов надо воспитывать смолоду. Они должны расти сильными, жестокими и, чуть не забыл, антисемитами. И, само собой, любить вождя.

Так вот, Райнер два раза в неделю ходил на эти политзанятия, которые разбавлялись физкультурой и строевой.

Ну а дальше, в 1941-м, он плавно перешел из юнгфолька в гитлерюгенд, то есть как бы из октябрят — в комсомол. И понеслось по накатанной! Как стукнуло 17, а это февраль 1944-го — его и других его одногодков, товарищей по гитлерюгенд, построили и объявили:

— Вы приняты кандидатами в члены партии NSDAP!

И вот я спросил Райнера:

— Ну, понятно, дали партбилет, партийный значок, надо взносы платить и на партособрания ходить. А какие еще были обязанности у патриота, у партийца? Это ж не какой-нибудь вольный национал-предатель…

Однако оказалось, что не то что партбилета, даже значка ему не дали. И на собрания он не успел походить. Потому что у него в кармане уже лежала повестка — не в вермахт еще, туда с 18 лет, а в что-то типа трудармии.

Но тем не менее Райнер как честный человек всю жизнь, аж до 1989 года, пока про это не перестали спрашивали, писал в анкетах, отвечая на соответствующий вопрос: «Состоял в NSDAP».

— А это зачем? Ну какой из тебя нацист, раз ты даже взносы не платил?

— Ну не мог ж я врать! Из-за этого у меня в ГДР были неприятности. При том что после войны многие настоящие нацисты, по молодости не успевшие натворить делов, попали под амнистию — и от них отстали. А от меня — нет!

Лагерь тот трудовой располагался в горах. Там каре стояли деревянные бараки, в центре — каменный дом, с кухней и столовой. Новички прибыли на место в марте 1944-го. Расположение части было завалено снегом, и первым делом салагам пришлось расчищать территорию.

Такая деталь: по лагерю нельзя было передвигаться шагом, только бегом! Даже ночью в сортир — на скорости.

Бойцы той их трудармии, по идее, должны были что-то строить или рыть окопы — но до этого не дошло, всё ограничилось муштрой. Похоже на армию, с той разницей, что вместо винтовок новобранцам выдали лопаты. И вот они с этим шанцевым инструментом маршировали, со строевой песней. Ну и, как в армии, молодые бесконечно убирали плац, мыли полы в казарме, чистили сапоги, надраивали пуговицы. А еще у них там то и дело были построения. Нашел фельдфебель в бараке пылинку — значит, заново всё мыть и перемывать. Немцы, Ordnung — ну понятно, да?

И про немецкий характер. Вот как победили крыс, которых полно было там в бараках. Поймали одну, облили бензином, подожгли и выпустили. Она побежала к своим. Те предупреждение поняли — и ушли по-хорошему.

— Жестоко — но вопрос решился, — Райнер так это прокомментировал.

Как-то бойцам на обед выдали тухлые сосиски. Один наивный дурачок пожаловался на это унтер-офицеру, простодушно полагая, что щас справедливость восторжествует. Но вместо замены плохих сосисок («сосиски сраные», как обзывал Брежнев социалистические страны) на хорошие всех построили на плацу и заставили хором скандировать: «Сосиски — свежие!» Орали, пока фельдфебелю не надоело. Красивая история про пропаганду.

Через пару месяцев курсантов перевели под Ганновер и придали зенитной батарее. Не простой, а сдвоенной — восемь орудий вместо четырех. Это называлось — VI. schwere Flakbatterie 461, т. е. 6-я тяжелая зенитная батарея № 461. Тяжелая — потому что орудия серьезные, калибр 88 миллиметров.