Тайна исповеди

Серебро это через интернет не продают. А что так? Совесть мучит? Да, небось, кого-то и мучит, отчего бы и нет. Но, кроме совести и политкорректности, есть и бизнес-причина: серебра этого из синагог столько, что торгуется оно по цене лома. Та уничтоженная идиш-цивилизация оставила после себя огромное количество артефактов! А вот русское дореволюционное серебро — дороже еврейского. Это понятно: его намного меньше осталось. Потому что — еще до того как пришли чужие фашисты — русских серьезно пограбили свои родные большевики. (Да если б только пограбили — то ж и перевешали скольких, и перестреляли, как собак… Но кто про это у нас помнит, кто жалуется, кто требует справедливости и по этому поводу тоже? Прокляты и забыты, Виктор Астафьев, и никаких извинений. Типа чекисты — они сплошь хорошие, а нацисты — все плохие.)

Да, суров всё же этот мюнхенский антикварный базар…

А я еще я там встретил объявление — на часовой мастерской — совсем макаберное: «Куплю золотые коронки, можно прям с зубами». Или тут ничего страшного? Мало ли откуда у человека может взяться десяток-другой-третий человеческих зубов в золотой оправе? Не, понятно, что скорей всего от дедушки достались, а там уже провенанс замутняется…

Не то чтобы я себя уговариваю, что немцы — добрые и безобидные. Хотя отчасти, наверно, в этом что-то есть…

Глава 25. Ужасы любви

… После, когда прошло уже много лет, я под новым углом увидел подружек Димона. В ранней юности у него было несколько мучительных романов, которые доводили его до безумия, я читал в его глазах даже готовность убить ее (ну или их) и/или себя. Мне были известны некоторые оскорбительные и невыносимые подробности его романтических историй: две или три его первые подружки откликались на его чувства, но! Но!!! Не давали ему. Бесчеловечно отвергая ухаживания и посылая его, мягко говоря, на скипетр страсти. Что называется, «крутили динамо». Какая в этом была бессмысленная жестокость… Да, понятно, — провинция, предрассудки, племенная мораль, страх, ужас, совецкая угрюмость, про хорошие гондоны мы и не слышали, кругом — вранье выше крыши… И, может, самое главное — это мощная нота садомазо, что перекрывает все мелодии и партитуры на нашей огромной территории, которая хоть и стала чуть меньше, против Совка — но тем не менее… Конечно, такое может убить тонкого человека, страстного музыканта и великого (это с легким преувеличением) математика. Доведение до самоубийства — вот как это надо квалифицировать!

Мне повезло больше, может, потому я и выжил тогда. Теряя друзей и погружаясь то и дело в тоску, из которой не всегда хотелось выбираться обратно в легкую жизнь. Но, как бы то ни было, у меня вот это всё складывалось до счастливого просто: да — так да, а нет — так нет! Я был избавлен он изощренных женских пыток, доходящих, доводящих до мечты о смерти как избавлении.

Одним романом меньше — это таки лучше, чем одним романом больше, и так в архиве голых баб как в бане (это цитата из забыл какого поэта, не Евтушенко ли?). Грэм Грин, почти нобелевский лауреат, где-то признался, что у него было сорок баб, и из них стоящими и нужными ему были ну максимум четыре, и вслед за ним это могли бы повторить за ним просто миллионы вдумчивых и изысканных бабников. Которые любят мериться победами и хуями. Кстати, хер Димона я видел, однажды. При весьма смешных обстоятельствах. Помню, на диком пустынном пляже, возле брезентовой палатки (мы тогда выехали тесной компанией на побережье мелкого и мутного моря) он со своей подружкой из как раз тех, которые подвергали его пытке бесчеловечного воздержания, занимался поверхностным петтингом на снятом с оставшегося в городе домашнего дивана покрывале, брошенном на песок. Я взял в руки свой «Зенит Е» и начал создавать летопись их почти невинной любовной возни. Хороши были моменты, когда они начали в шутку бороться. И вот, когда он лежал на спине, а она на нем, как-то поперек, крестом, лицом вниз — он высвободил правую руку и дернул вниз (свои) купальные плавки, так, что обнажился его прибор. Я щелкнул пару раз, кадр получался смешной. Девчонка в мини, крашеная блондинка (я бы очень советовал дамам пользоваться пергидролью, а натуральным blond подкрашивать корни в темное, это дает мало с чем сравнимый бляцкий нимфоманский air) с некоторой негой — и сухой такой спортивный парень с суровым лицом и массивным — у меня компактней, интеллигентней — хреном. Зачем это было? К чему? Был тут, что ли, еще какой тайный знак? Некий новый тонкий слой нашей дружбы? Или просто невинная грубая шутка, из тех которыми мы обменивались непрестанно?