Тайна кохау ронго-ронго

Теория и история письма говорят, что один знак не может передавать более одной значимой единицы — морфемы (корня слова, частицы, суффикса, приставки) или слова, если письмо — иероглифическое. Но для Бартеля с его теорией эмбриописьма это не служит преградой. В словах «таура каи» — «жрец ест» — восемь звуков; если бы письмо было алфавитным, потребовалось бы столько же и знаков (как, например, в нашей записи этих слов). Если записывать его слоговыми знаками, то потребовалось бы пять слоговых знаков (та-у-рака-и). Для записи этих же слов и'ероглификой нужно два-три знака. По Бартелю, они могут быть переданы одним знаком эмбриописьма.

«Бей в барабан! Ешь человека!» — переводит он двумя фразами сочетания трех знаков; даже один знак читается им как целая фраза, например, «каи ронго-ронго» — «читай дощечку». Знак, изображающий стоящего человека, был прочитан Бартелем как «тангата» — «человек». Два этих же знака читались им уже не «руа тангата» (два человека), а как просто «руа» (два), А тот же знак, повторенный трижды, читался им и не как «тору тангата» (три человека) и не как просто «тору» (три), а как «така» или «такатака», что по-рапануйски означает «соединяться, собираться, встречаться».

Пользуясь таким методом, Томас Бартель «прочел» несколько отрывков с дощечек кохау ронго-ронго. По его мнению, в них говорится о том, как небо было поднято над землей на деревянных столбах, о том, что солнце и месяц — близнецы, а Млечный путь — небесная рыба. Тексты эти походили на полинезийские и рапануйские фольклорные тексты, записанные в прошлом и нынешнем веках.

Уже одно это обстоятельство насторожило, не говоря о теории эмбриописьма. Неужели древние дощечки написаны на том же языке, что и современный рапануйский? Ведь язык меняется со временем. Себастьян Энглерт считал, что язык дощечек кохау ронго-ронго настолько древен, настолько полон словами, утратившими свое значение (вроде наших старославянских и древнерусских слов — попробуйте-ка почитать «Слово о полку Игореве» в подлиннике, без перевода на современный русский язык), что даже если расшифровать тексты, то и тогда мы вряд ли поймем смысл слов древнего языка, на котором они написаны.

В самом деле: многие народные песни и мифы жителей острова Пасхи, записанные обычными буквами, а не иероглифами, не поддаются переводу. Они непонятны далее самим островитянам, насколько в них много старых слов, не употребляющихся в их повседневной жизни и дошедших от древних времен как бессмысленные заклинания.

По мнению Бартеля, тексты дощечек были и исключительно религиозного, ритуального значения. Никакого упоминания о политической истории острова в них нет; «отсутствуют известия о подвигах королей и столь распространенные в Океании генеалогии и родословные, — заявил он. — Отражены только неизменные рамки жизни».

А между тем именно в то время, когда Бартель делал это заявление, советские исследователи Кнорозов и Бутинов смогли найти генеалогию на одной из дощечек кохау ронго-ронго! Причем это признал даже Альфред Метро, который прежде считал, что кохау ронго-ронго не передают звуковую речь, а поэтому никак не могут служить для записи генеалогий. «Мои прежние возражения против этого представляются мне теперь необоснованными, — писал Метро, — так как двое русских ученых, Н. А. Бутинов и Ю. В. Кнорозов, доказали, что на дощечке, хранящейся в Сант-Яго (Чили), имеется ряд знаков, который, по-видимому, соответствует короткой генеалогии».

Большая часть ученых — и океанистов, и специалистов по теории письма — поставила дешифровку Бартеля под сильное сомнение: это относилось и к бартелевской теории эмбриописьма, с помощью которой можно вычитать любое содержание из любого текста, и к самому содержанию текстов кохау ронго-ронго.

«Известие о том, что знаменитые кохау ронго-ронго были, наконец-то, дешифрованы, естественно, вызвало большой интерес во всем мире. Бартель, однако, удерживался от того, чтобы привести переведенные им тексты и только резюмировал общий путь, с помощью которого он достиг результатов, объявив, что Гамбургский университет готовит к печати полный итог его переводов дощечек, — пишет Тур Хейердал. — Когда объявленная монография вышла в свет, она включала около четырехсот страниц таблиц и обсуждений, которые несомненно были полезны любому исследователю, имеющему намерение продолжать попытки в дешифровке. Но все, кто ожидал найти в монографии перевод одной или всех дощечек, были разочарованы этим эрудированным томом».

В журнале «Америкен Антрополоджисг» за февраль 1964 г. археологи Меллой, Шелсвольд и Смит предложили Бартелю дать перевод какой-либо из дощечек, допуская при этом контроль за его правильностью с помощью перекрестных чтений тех же знаков на других дощечках, Бартель этого перевода не сделал.

Сомнительны и другие открытия Бартеля, о которых писала западная пресса. Немецкий исследователь присвоил каждому значку кохау ронго-ронго особый номер, считая это своей заслугой.