Тайна корабля

Без сомнения, мои ночные излишества способствовали этому настроению философской грусти, так как не одна добродетель несет подчас в себе самой свою награду; но в конце концов у меня стало гораздо легче на душе. Пока я еще предавался своим размышлениям, изгиб берега привел меня к сигнальной станции с ее караульней и флагштоком на самом краю утеса. Дом был новый, чистый и ничем не защищенный, открытый для пассатов. Ветер налетал на него гулкими порывами; стекла на стороне, обращенной к морю, немилосердно дребезжали; грохот прибоя внизу, со своей стороны, подбавлял шума, и мои шаги на узкой веранде были совершенно неслышны находившимся внутри.

Тут оказалось двое людей, перед которыми я появился так неожиданно: смотритель с начинавшей седеть бородой, острыми глазами моряка и тем особенным отпечатком, который налагает одинокая жизнь; и посетитель, ораторского вида малый, в бросающемся в глаза тропическом костюме служащих британского флота, сидевший на столе и куривший сигару. Я был встречен любезно и вскоре забавлялся речами этого господина.

– Нет, если бы я не родился англичанином, – заявил он, между прочим, – то, черт побери, желал бы родиться французом! Укажите мне другую нацию, достойную чистить им сапоги.

Тотчас он изложил с такой же резкостью свои взгляды на внутреннюю политику.

– Я лучше желал бы быть диким животным, чем либералом, – сказал он, – таскающим знамя и тому подобное; у свиней больше смысла. Да вот, посмотрите на нашего главного механика, – говорят, он носил знамя собственными руками: «Да здравствует Гладстон!», должно быть, или «Долой аристократию!» Кому мешает аристократия? Покажите мне путную страну без аристократии! Соединенные Штаты? Гнездо подкупа! Я знал человека – хорошего человека – сигнального квартирмейстера на «Виандоре». Он мне рассказывал о тамошних порядках. Мы здесь все британские подданные, – продолжал он.

– Боюсь, что я американец, – сказал я извиняющимся тоном.

Он, по-видимому, чуть-чуть смутился, но оправился, и ответил мне обычным британским комплиментом.

– Что вы говорите! – воскликнул он. – Честное слово, я бы никогда не подумал этого. Никто бы не сказал этого о вас.

Я поблагодарил его, как всегда поступаю в этом случае с его соотечественниками; не столько, пожалуй, за комплимент мне и моей бедной родине, сколько за проявление (всегда новое для меня) британского самодовольства и вкуса. Он был так тронут моей благодарностью, что прибавил несколько похвальных слов по поводу американского способа крепить паруса.

– Вы опередили нас в пристегивании парусов, – сказал он, – вы можете признать это с чистой совестью.

– Благодарю вас, – ответил я, – конечно, я так и сделаю.

После этого наша беседа пошла гладко, и когда я встал, собираясь вернуться к Фоулеру, он тоже вскочил и вызвался осчастливить меня своим обществом на обратном пути. Я, хажется, обрадовался предложению, так как это создание (по-видимому, единственное в своем роде или представлявшее тип вроде птицы додо) забавляло меня. Но когда он надел шляпу, я убедился, что тут намечается нечто большее, чем развлечение, так как на ленте оказалась надпись: «Е. В. Ф. Буря».

– Ведь это ваш корабль, – начал я, когда, простившись со смотрителем, мы спускались по тропинке, – подобрал команду «Летучего Облачка», не правда ли?

– Совершенно верно, – отвечал он. – Это было большой удачей для «Летучего Облачка». Этот Мидуэй-Айленд – Богом забытое место.

– Я прямехонько оттуда, – сказал я, – это я купил разбившееся судно.

– Прошу прощения, сэр, – воскликнул моряк, – джентльмен с белой шхуны?

– Он самый, – сказал я.

Мой собеседник раскланялся, как будто мы впервые были формально представлены друг другу.

– Конечно, – продолжал я, – вся эта история не может не интересовать меня; и вы бы меня очень обязали, рассказав все, что вам известно о спасении команды.