Тайна корабля

– О, это уже старая история! – воскликнул Джим. – Мы заплатили семь центов, и я удивляюсь, что у нас хватило на это. Куратор… – (при воспоминании об этом лице судорога сдавила ему горло, и он не кончил фразы). – Ну, да все это прошло и кончилось, и мне хотелось бы только узнать факты относительно разбившегося корабля. Я что-то плохо понимаю; мне сдается, что под этим что-то скрывается.

– В нем, во всяком случае, ничего не скрывалось, – ответил я с деланным смехом.

– Об этом-то мне и хотелось бы потолковать, – возразил Джим.

– Что это я никак не могу добиться от вас подробностей насчет банкротства? Похоже, будто вы избегаете говорить о нем, – заметил я, непростительно глупо для человека в моем положении.

– А разве не похоже, будто вы избегаете говорить о разбившемся судне? – спросил Джим.

Я сам вызвал этот вопрос; увернуться было невозможно.

– Ну, дружище, если уж вам так не терпится, извольте! – сказал я, и с поддельной веселостью начал свой рассказ.

Я говорил с юмором и остроумием; описал остров и разбившееся судно, передразнил Андерсона и китайца, поддерживал недоумение… – перо мое споткнулось на этом роковом слове. Я поддерживал недоумение так искусно, что оно вовсе не разъяснилось; когда я кончил, – не решаюсь сказать: заключил, потому что заключения не было, – Джим и Мэми смотрели на меня с удивлением.

– Ну? – сказал Джим.

– Ну, это все, – ответил я.

– Но как же вы объясните это? – спросил он.

– Я не могу объяснить этого, – ответил я.

Мэми зловеще покачала головой.

– Но, дух великого Цезаря, ведь деньги предлагались! – воскликнул Джим. – Тут что-нибудь не так, Лоудон; это очевидная бессмыслица! Я не спорю, что вы с Нэрсом сделали что могли, я уверен в этом; но я утверждаю, что вы опростоволосились. Я утверждаю, что товар и сейчас на корабле, и я достану его.

– А я говорю вам, что на корабле нет ничего, кроме старого дерева и железа! – сказал я.

– Мы увидим, – возразил Джим. – Следующий раз я отправлюсь сам. Я возьму с собой Мэми: Лонггерст не откажет мне в ссуде на наем шхуны. Подождите, пока я обыщу разбившееся судно.

– Но вы не можете обыскать его! – воскликнул я. – Оно сгорело.

– Сгорело! – отозвалась Мэми, изменяя спокойную позу, в которой она слушала мой рассказ, сложив руки на груди.

Наступила многозначительная пауза.

– Простите Лоудон, – сказал наконец Джим, – но чего ради вздумалось вам сжечь его?

– Это была идея Нэрса.

– Это, конечно, самое странное обстоятельство во всей истории, – заметила Мэми.

– Я должен сказать, Лоудон, что это действительно несколько неожиданно, – прибавил Джим. – Это выглядит даже как-то нелепо. Что вы думали, что думал Нэрс выиграть, сжигая судно?

– Не знаю; это, казалось, не имеет значения, мы взяли все, что можно было взять.

– В том-то и вопрос! – воскликнул Джим. – Совершенно ясно, что вы не все взяли.

– Почему вы так уверены? – спросила Мэми.

– Как могу я вам сказать это? – воскликнул я. – Мы обшарили корабль сверху донизу. Мы были уверены, вот и все, что я могу сказать.

– Я начинаю думать, что вы действительно были уверены, – возразила она с многозначительным пафосом.

Джим поспешил вмешаться.

– Мне не совсем понятно, Лоудон, ваше отношение к особенностям этого случая, – сказал он. – По-видимому, они вовсе не задевают вас так, как меня.

– Ба! Стоит ли говорить об этом? – воскликнула Мэми, внезапно вставая. – Мистер Додд не намерен рассказывать нам, что он думает или что он знает.

– Мэми! – сказал Джим.

– Тебе нечего беспокоиться о его чувствах, Джемс; потому что он не беспокоится о твоих, – возразила она. – Кроме того, он не осмелится отрицать это. Да ведь он уже не в первый раз прибегает к умолчанию. Разве ты забыл, как он узнал адрес и не хотел сказать тебе, пока тот человек не улизнул?

Джим повернулся ко мне с умоляющим выражением – мы все встали.

– Лоудон, – сказал он, – вы видите, что Мэми забрала себе в голову какую-то фантазию, и я должен сказать, что для нее есть тень извинения, потому что все это действительно странно, даже для меня, Лоудон, с моей деловой опытностью. Ради Бога, разъясните, в чем дело.

– Вы правы, – сказал я, – мне не следовало пытаться оставлять вас в потемках; я должен был с самого начала сказать вам, что обязался хранить тайну; должен был с самого начала просить у вас доверия. Это все, что я могу сделать теперь. У этой истории есть подкладка, но она не касается никого из нас, и мой язык связан. Я дал честное слово. Вы должны поверить мне и попытаться простить меня.