Тайна корабля

– Газеты Сан-Франциско, – сказал он, – получает их целый тюк дважды в неделю, и изучает их точно Библию. Это одна из его слабостей. Другая та, что он несметно богат. Он нанял старую мастерскую Массона – помните, на углу, – обставил ее, не считаясь с издержками, и живет там, окруженный vins fins и произведениями искусства. Когда нынешняя молодежь собирается в Пещеру Разбойников пить пунш, они все делают то же, что мы делали, точно какой-то несносный вид обезьян (я никогда раньше не представлял себе, до чего человек предан традиции), и этот Мадден тащится за ними с корзиной шампанского. Я уверял его, что он ошибается, и что пунш вкуснее, но он думает, что ребята предпочитают его выбор, и кажется, так оно и есть. Он очень добродушный малый, очень грустный и довольно беспомощный. Ах да, есть у него и третья слабость, о которой я было позабыл. Он рисует. Он никогда не учился, ему уже за тридцать, и он рисует.

– Как? – спросил я.

– Кажется, недурно, – ответил он, – посмотрите сами. Эта панель – его произведение.

Я подошел к окну. Это была старая комната, со столами в форме греческого П., буфетом, безголосым пианино и панелями на стенах. Тут были Ромео и Джульетта, вид Антверпена с реки, корабль Энфильда среди льдов, рослый охотник, трубящий в огромный рог, и несколько новых, скудная жатва последующих поколений, не лучших и не худших, чем старые. К одной из них я и направился, грубо и замысловато намалеванной, главным образом шпателем, вещи: местами краски были превосходны, местами же полотно было попросту вымазано глиной. Но мое внимание привлекла сцена, а не искусство или отсутствие искусства. На переднем плане была песчаная отмель, кустарники и обломки разбившегося судна, дальше многоцветная и гладкая поверхность лагуны, окруженной бурунами, за нею голубая полоса океана. Небо было безоблачно, и мне казалось, что я слышу рев прибоя. Ибо это был Мидуэй-Айленд, то самое место, где я высадился с капитаном, и откуда снова сел на шхуну накануне нашего отъезда. Я уже несколько секунд смотрел на картину, когда мое внимание было привлечено каким-то пятном над морем, и, всмотревшись, я различил дым парохода.

– Да, – сказал я, обращаясь к Стеннису, – картина не лишена достоинств. Что это за место?

– Фантазия, – сказал он, – это мне понравилось. В наше время так редко попадаются ребята, наделенные хотя бы воображением улитки.

– Вы сказали, что его имя Мадден? – продолжал я.

– Мадден, – повторил он.

– Он много путешествовал?

– Не имею понятия. Этот человек ничего о себе не рассказывает. Сидит, курит, ухмыляется, иногда подшучивает; вообще же ограничивает свой вклад в развлечение общества тем, что выглядит как джентльмен и держит себя джентльменом. Нет, – прибавил Стеннис, – он не подойдет к вам, Додд; вы любите более прозрачную жидкость. Он покажется вам мутным, как вода из лужи.

– У него огромные светлые усы вроде рогов? – спросил я, вспоминая фотографию Годдедааля.

– Вовсе нет, с какой стати? – возразил он.

– Он часто пишет письма? – продолжал я.

– Почем я знаю? – ответил Стеннис. – Что это с вами? Я никогда еще не видел вас в таком настроении.

– Дело в том, что я, кажется, знаю этого человека, – сказал я, – кажется, я его разыскиваю. Я положительно думаю, что он мой давно пропавший брат.

– Не близнец, во всяком случае, – заметил Стеннис. Так как в это время подали экипаж, то он уехал.