Тайна корабля

Цифра приближалась к тысяче, когда я заметил по лицам находившихся против меня, что случилось что-то сенсационное, и, оглянувшись через плечо, увидел высокого, приличного, элегантного господина, который сделал знак аукционисту.

– Одно слово, мистер Борден, – сказал он, а затем обратился к Джиму. – Ну, Пинк, на какой мы цифре?

Пинкертон назвал цифру. «Я надбавлял до нее на свою ответственность, мистер Лонггерст, – прибавил он, краснея. – Дело, мне кажется, верное».

– Правильно, – сказал мистер Лонггерст, ласково потрепав его по плечу, точно довольный дядюшка. – Можете надбавлять до пяти тысяч, если же он даст больше, то и на здоровье.

– Между прочим, кто он такой? – спросил Пинкертон. – Выглядит он проходимцем.

– Я послал Билли навести справки…

В ту же минуту один из экспансивных молодых джентльменов вручил мистеру Лонггерсту свернутую бумажку. Она перешла от Лонггерста к Пинкертону, затем ко мне, и я прочел:

– Гарри Д. Беллэрс, адвокат; защищал Клару Варден; дважды рисковал быть исключенным из сословия.

– Ну, это пустяки! – заметил мистер Лонггерст. – Кто бы мог нанять подобного ябедника? Никто из денежных людей, во всяком случае. Что если вы сразу наддадите, Пинк? Я бы сделал это. Ба! Да это ваш компаньон, мистер Додд? Счастлив познакомиться с вами, сэр.

С этими словами великий человек удалился.

– Ну, что вы думаете о Дугласе Б.? – шепнул Пинкертон, почтительно глядя вслед уходящему. – Совершенный джентльмен и культурный человек с головы до ног.

В течение этого перерыва аукцион приостановился – аукционист, зрители и даже Беллэрс, все они знали, что Лонггерст принципал, а Джим только рупор. Но теперь, когда Юпитер Олимпийский удалился, мистер Борден счел уместным проявить строгость.

– Ну, ну, мистер Пинкертон, надбавляете, что ли? – крикнул он.

Пинкертон, решив покончить разом, ответил:

– Две тысячи долларов.

Беллэрс сохранил свое хладнокровие. «И пятьдесят», – сказал он. Но среди зрителей произошло движение, и, что было важнее, капитан Трент побледнел и тяжело дышал.

– Надбавляй, Джим, – сказал я. – Трент ослабевает.

– Три тысячи, – сказал Джим.

– И пятьдесят, – надбавил Беллэрс.

Затем наддача вернулась к первоначальному темпу по сто и пятидесяти долларов; но я тем временем успел вывести два заключения. Во-первых, Беллэрс делает свои последние надбавки с улыбкой удовлетворенного тщеславия, и я мог видеть, что эта тварь гордится славой исключительного положения и уверена в успехе. Во-вторых, Трент снова побледнел при надбавке в тысячу долларов, и его радость при ответе «и пятьдесят», – была очевидна и непритворна. Здесь, таким образом, представлялась загадка: по-видимому, оба были одинаково заинтересованы, но не знали о взаимных намерениях. Это было не все. После нескольких надбавок я случайно встретился глазами с капитаном Трентом, и он мгновенно, и, как мне показалось, с виноватым видом, отвел свои в сторону. Стало быть, он желал скрыть свою заинтересованность? Как сказал Джим, происходила какая-то скверная история. Очевидно, эти двое людей, так странно связанных, так странно чуждых друг другу, решили отбить у нас разбившееся судно, хотя бы за чудовищную сумму.

Значит, оно стоило больше, чем мы предполагали? Внезапная мысль загорелась у меня в мозгу; надбавки приближались к назначенному Лонггерстом пределу в пять тысяч; еще минута – и было бы слишком поздно. Вырвав листок из моего альбома и вдохновляемый, полагаю, тщеславием по поводу своей наблюдательности и догадливости, я принял безумное решение.

«Если вы пойдете выше, – написал я, – я рискую всем, что у меня есть».

Джим прочел и оглянулся на меня с изумлением; затем его глаза просветлели и, повернувшись к аукционисту, он надбавил:

– Пять тысяч сто долларов.

– И пятьдесят, – монотонно повторил Беллэрс.

Пинкертон написал на листке: «Что бы это могло быть!», а я ответил, тоже на бумаге: «Не могу себе представить, но что-то есть. Обратите внимание на Беллэрса; он пойдет до десяти тысяч, вот увидите».

И он действительно пошел, а мы подняли выше. Задолго до этого распространился слух о грандиозной баталии. Нас окружила толпа удивленных зрителей. Когда Пинкертон предложил десять тысяч (крайняя цена груза, если бы даже он был доставлен невредимым в Сан-Франциско), а Беллэрс, осклабясь во весь рот от удовольствия сознавать себя центром общего внимания, бросил свой ответ: «и пятьдесят», удивление превратилось в волнение.

– Десять тысяч сто, – сказал Джим, и, говоря это, сделал внезапный жест рукой; лицо его изменилось, и я понял, что он догадался или воображает, что догадался, о тайне. Когда он снова стал писать в записной книжке, рука его подпрыгивала, как у телеграфиста.

– Китайский корабль, – писал он, и прибавил крупными, неровными буквами с сильным росчерком: «Опиум»!

«Конечно, – подумал я, – в этом, должно быть, и секрет».