Тайна Кутузовского проспекта

… В Сочи он вышел выспавшимся, колотун прошел, но выпить хотелось по-прежнему; молил себя: «Жди, нельзя сейчас, потом, после Петуха, захмелишься, а то все дело погубишь». Но кто-то другой, живший в нем, посмеивался: «Все погубишь, именно если не выпьешь. Петух почувствует в тебе страх, а с ним надо жестко говорить, держать марку, да ты и кружева не умеешь плести, когда не поддатый».

На привокзальной площади взял такси, сказал везти в «Ахун», накрыл стол на две персоны; зарядив официанта, попросил принести икорки, осетрины, балыка, алчно выпил тягучую соцкую и сразу же позвонил Петуху.

– Жду, друг! Предлагаю выступить по высокому разбору…

– Сейчас не могу, Варево… Что ж заранее не сообщил?

– Я только с самолета… Стол накрыт…

– Ты один?

– А что?

Нет, ничего, просто интересуюсь… Телок не привез?

– В Тулу со своим самоваром не ездят… На полчаса хоть подгреби… Машину прислать?

– Могу сам на трех приехать, – усмехнулся Петух. – Ладно, жди…

… Пили до упору, потом отправились в «Жемчужину», купили люкс, сняли двух проституток, заказали ужин в номер. Там Варенов и обрушился; проснулся словно бы от толчка, потянулся к куртке: денег не было; вскочил, ощупал джинсы, две упаковки стольников лежали в задних карманах; автоматически просчитал, что осталось тысяч пятнадцать, главные деньги рассовал в куртку, благо карманов много; из гостиницы тут же свалил; если лярвы погорят, мусора неминуче придут к нему – потерпевший…

Петуха дома не было; а может, он меня и почистил? С этого станется, шакал; на обострение идти нельзя, только он в состоянии помочь, больше соваться не к кому, тупик.

Ждал его часов восемь; дождался; тот обрадовался – без игры, от души:

– А я тебя в «Жемчужине» искал, Варево!

– Меня лярвы обобрали…

– Да ну?! Крупно?

Варенов пожал плечами:

– Крупно, мелко, теперь не воротишь… Не мусорам же заявление писать… Мне один друг должен пятьдесят косых, надо взять, хочешь войти в долю?

– Дело чистое?

– Я по мокрому никогда не ходил, сам знаешь…

– Сейчас все смешалось, Варево…

– Я не мешаюсь… Как Артиста, кстати, найти? Записную книжку оставил в Москве…

– Артист давно завязал…

– Ссучился?

– Он большой авторитет, Варево… Таким нет резона сучиться… Устал, наверное… Да и потом, говорили, у него любовь…

– Ну, это его заботы… Пошли, жахнем, зябко мне. Только сначала узнай его номер, а? Или адрес, я лучше к нему без звонка подъеду, чего лишний раз марать человека…

… Петух позвонил в Москву; рассказал о просьбе Варева; адрес Артиста ему дали; информация об этом звонке ушла двум адресатам: Сорокину по одним каналам, Костенко – по другим.

… Варенова и двух вооруженных боевиков, принявших его в наблюдение следующим же утром во Внукове, взяли в подъезде дома, где жил Артист. Операция вступала в последнюю фазу: Айзенберг завтра улетал в Берлин – туда не нужна западная виза, зачем светиться возле посольства, гласность гласностью, а ЧК всех на пленку снимает, контора работает, он-то уж это понимал как никто…

Никто, впрочем, не знал, что у него был билет на поезд Москва – Берлин, который отправлялся с Белорусского вокзала послезавтра вечером, а в кармане к тому же лежал второй паспорт, на имя Андрея Григорьевича Суконцева…

Строилов сломался; отправив отца на вскрытие, вернулся домой, лег на узенький кожаный диванчик, укрылся пледом, подтянул острые колени к груди и замер, страшась пошевелиться. На телефонные звонки не откликался, и не потому, что не было сил протянуть руку, но оттого, скорее, что знал заранее, кто звонит и как станут говорить.

Внутри стало пусто, как в квартире, из которой вынесли все вещи жильцы, уезжающие отсюда навсегда…

Чем дальше, тем он обостреннее ощущал, что отец – худенький, беспомощный, с трудом ковылявший в магазин со своей олимпийской пластиковой сумочкой, готовивший ужины (часто пережаривал, бедненький, совсем стал слепеньким), – есть последнее родное существо, связывавшее его с сотнями Строиловых, живших когда-то на земле; он был той пуповиной, которая позволяла капитану ощущать свое родство с прошлым, без которого жизнь возможна только в том случае, если у тебя есть жена, дети, братья и сестры, добрые тетушки, старенькие дедья, родня, одним словом. А когда ты остался один, образовалась такая гулкая тишина в себе самом, что всякое движение страшило, как в детстве, когда просыпался в спецдоме и с ужасом слушал безутешные всхлипы тех, кто вместе с ним был заключен в эту тюрьму – разве что только без колючей проволоки нос решетками на окнах.

… Посадив в машину задержанного Варенова, сунув ему в рот сигарету, Костенко снова набрал номер Строилова, зная заранее, что никто не ответит.

– Догадываешься, куда я звоню, Варево? Тот покачал головой.