Тайна леди Одли

Заканчивался январь, медленно влача свои тоскливые дни. Пронеслись рождественские праздники, а Роберт Одли оставался в Лондоне, все так же одиноко проводя свои вечера в гостиной на Фигтри-Корт, прогуливаясь солнечным утром в садах Темпла, рассеянно наблюдая за игрой ребятишек и слушая их болтовню. У него было немало друзей среди обитателей старинных домов в Темпле, друзья ожидали его и в уютных сельских уголках, где для него всегда была наготове свободная комната, а у веселого огня каминов стояли предназначенные для него удобные легкие кресла. Но, казалось, он напрочь потерял интерес к обществу, развлечениям и занятиям своего класса со времени исчезновения Джорджа Толбойса. Пожилые старшины юридической корпорации с шутливой снисходительностью посматривали на бледное мрачное лицо молодого человека. Они полагали, что тайная причина этой перемены кроется в какой-нибудь безответной привязанности. Ему советовали воспрянуть духом и приглашали на вечеринки, на которых джентльмены пили за здоровье «прекрасной женщины, со всеми ее недостатками, благослови ее Бог»., проливая при этом слезы и пребывая весь вечер в слезливом хмелю. У Роберта не было настроения проводить время за бокалом вина или дружеским пуншем. Им овладела одна навязчивая идея. Он был рабом одной-единственной мрачной мысли, одного страшного предчувствия. Над домом его дяди сгустились тучи, и по его сигналу должен грянуть гром и разрушить эту жизнь.

— Если бы она только послушалась моего предупреждения и скрылась — говорил он временами сам себе. — Видит бог, я дал ей такую возможность. Почему она не использует ее?

Иногда он получал известия от сэра Майкла или от Алисии. Письма молодой леди содержали лишь несколько коротких строк, что папа здоров и с ним все в порядке и что леди Одли как обычно весела и легкомысленно развлекается, не обращая никакого внимания на окружающих.

Из письма мистера Марчмонта, директора школы в Саутгемптоне, Роберт узнал, что у маленького Джорджа все хорошо, но он немного отстает в учении и не преодолел еще рубикона слов из двух слогов. Капитан Мэлдон заходил проведать своего внука, но ему было в этом отказано в соответствии с инструкциями мистера Одли. Позже старик послал мальчику пирожные и конфеты, но их не передали ему по причине несъедобности.

В конце февраля Роберт получил письмо от кузины Алисии, которое поторопило его навстречу своей судьбе, заставив вернуться в дом, откуда он был в какой-то степени изгнан благодаря проискам дядиной жены.

«Папа очень болен, — писала Алисия, — не опасно, хвала Господу; но он прикован к постели приступом жестокой лихорадки, которая явилась следствием сильной простуды. Приезжайте и навестите его, Роберт, если вы хоть немного беспокоитесь о своих ближайших родственниках. Он несколько раз спрашивал о вас, и я уверена, он будет рад вам. Приезжайте тотчас, но не говорите об этом письме.

Любящая вас Алисия».

Смертельный ужас пронзил сердце Роберта Одли, когда он прочел это письмо — неясный, но ощутимый страх, который он не осмеливался облечь в слова.

«Поступил ли я правильно? — подумал он, мучаясь этим новым ужасом, — Поступил ли я правильно, вмешиваясь в правосудие и сохраняя в тайне мои сомнения в надежде, что защищаю от горя и позора тех, кого люблю? Что мне делать, если я увижу, что он болен, очень болен, быть может, умирает — умирает на ЕЕ груди? Что мне делать?».

Одно было ясно: нужно немедленно ехать в Одли-Корт. Он собрал чемодан, прыгнул в кэб и уже через час после получения письма Алисии был на железнодорожной станции.

Тусклые огни деревни слабо мерцали в сгущающихся сумерках, когда Роберт добрался до Одли. Он оставил чемодан на станции и не спеша направился по узкой дорожке между живыми изгородями к уединенному тихому Корту. Деревья качали над его головой своими голыми ветвями, причудливыми в сумеречном свете. Ветер с воем проносился над полями и лугами, заставляя трепетать эти сучковатые ветви на фоне темного серого неба. Словно призрачные руки сморщенных, высохших гигантов, они манили Роберта к дому дяди. Казалось, будто эти призраки в холодных зимних сумерках негодуют и грозятся, чтобы он поторопился. Длинная аллея, столь уютная и красивая, когда благоухающие липы разбрасывали по дорожке свои светлые цветы, а в летнем воздухе кружились лепестки шиповника, выглядела суровой и заброшенной в этот мрачный период междуцарствия, отделяющий домашние радости Рождества от подступающей весны с ее бледным румянцем — мертвый сезон, когда Природа в оцепенении спит чутким сном в ожидании чудесного пробуждения, когда придет пора распуститься листьям на деревьях и зацвести цветам.