Тайна моего двойника

– Тоже верно, – согласился дядя. – Этот «никто» и есть твой самый лучший друг. Он-то уж тебе точно не напакостит – почвы нет… Вернемся к разговору: этот Сер-гей мог, увидев, что Игорь отстранился или отстранен от дела, переметнуться к другим хозяевам. Как бы то ни было, в Россию ехать крайне опасно. Возвращаться туда – просто совать голову в петлю. На помощь и защиту Игоря рассчитывать нельзя. Если он вообще жив. Кто там у тебя еще есть? Мама? Ты сама понимаешь, что времена, когда мама могла тебя защитить от всех в мире невзгод, давно прошли…

– Вы считаете, что Игоря могли убить?!

– Могли.

– Но почему?!

– Ну смотри. Тебя хотят убить. Игорь при этом может находиться в одной из трех возможных ситуаций: либо он ничего не знает об этом деле; либо он принимает в нем участие; либо он пытается ему воспротивиться. Первое предположение не подходит: мы знаем, что он осведомлен. Второе предположение также не подходит, так как явно не он, пусть даже при посредничестве этого Сер-гея, направил убийцу на твой старый адрес. Нам остается третье предположение: он попытался помешать чьему-то намерению тебя убить. И его убрали. Тогда и молчание его объясняется. Во всех трех случаях он тебе ничем не поможет.

Арифметические выкладки меня привели в бешенство. Он говорит об Игоре так спокойно, словно речь идет о вещи: если вещь убрали, она больше ничем не послужит!

Дядя Уильям, словно почувствовав мое возмущение, глянул на меня своими лукавыми глазками исподлобья: «Ты что-то хотела сказать?»

Я покачала головой. Не объяснять же ему!

И не объяснить.

– Поэтому, – закончил он подчеркнуто спокойно фразу, – я предлагаю тебе остаться в Англии. Попросить политического убежища. Я тебе помогу ради моего племянника. И ты сможешь затихнуть на какое-то время, спрятаться. А там видно будет. Будем держать руку на пульсе.

Он смотрел на меня. Хитренькие глазки сделались ледяными, колкими, сверлящими. Очевидно, этот человек не испытывал ко мне ни малейшего сочувствия и если и предлагал помощь, то просто потому, что считал необходимым помочь любимому племяннику. Если он вообще способен любить. Может, это просто ход с его стороны, чтобы затащить Джонатана к нему в контору. Ему ведь нужны надежные кадры…

– Нет, – сказала я. – Спасибо.

– Ты хорошо подумала?

– Я вообще не подумала. Я просто сказала: нет. Другого быть не может.

– Тогда подумай.

Я взорвалась:

– Я прекрасно поняла, что друзья для вас ничего не значат! Но там в опасности Игорь, и там моя мама! Это-то хоть что-нибудь значит с вашей точки зрения? Или я должна исчезнуть, не объяснив даже, куда и почему, и мама будет плакать ночи напролет и глотать валокордин, пока ее сердце не откажет от горя?

– Этому Игорю, девочка, ты ничем не поможешь. Жив он или нет – не в твоих силах что-то изменить в его судьбе – она в руках людей, более могущественных, чем ты. Что же касается твоей матери… Если она будет знать, где ты находишься, то тогда не только ты обречена на смерть, но и она тоже. Подумай об этом.

Странное дело, мысль о том, что Игорь мог находиться в опасности и даже, возможно, убит, меня волновала вяло, заторможенно, словно речь шла о каком-то знакомом, но не близком человеке. Что-то умерло во мне за месяц его молчания и догадок о том, что он меня предал… И теперь, даже понимая, что я могла оказаться не права и Игорь, наоборот, мог пострадать, пытаясь спасти меня, – я не находила в своей душе прежних чувств. Это было до удивления несправедливо, но я ничего не могла с собой поделать. Я знала только одно: с эмоциями или без них, но я постараюсь ему помочь. Если это будет в моих силах…

Мысль же о маме, напротив, полоснула меня как ножом.

– Именно поэтому нужно поскорее во всем разобраться! – воскликнула я. – Нужно опередить этих людей!

– А каковы шансы, что ты сумеешь?

– Откуда я знаю! Джонатан! Почему ты молчишь? Ты ведь сам сказал, что надо ехать в Москву!

– Я хочу узнать твое мнение, Оля, – запротестовал дядя. – Мнение Джонатана мне уже известно.

– Я считаю необходимым ехать в Москву, – сказала я твердо. – Мы… Если Джонатан поедет со мной, конечно…

Я посмотрела на него. Он кивнул мне в ответ.

– Мы примем меры предосторожности! Они меньше всего рассчитывают, что я вернусь. Они вообще считают меня убитой. Так что…

– Что ж, ты был прав, Джонатан, – вдруг улыбнулся дядя.

Я растерялась. Что это означает?

Джонатан рассмеялся.

– Дядя, пока мы были одни, спросил мое мнение о том, что ты предпочтешь: спрятаться или поехать в Москву и попытаться разобраться во всем. Я сказал – в Москву. Дядя мне не поверил. Он действительно считает это очень опасным…

– Я действительно считаю это крайне опасным мероприятием! – поднял дядя указательный палец, словно восклицательный знак.

– …Но я был уверен в твоем ответе. Ты мужественная девочка, и я ему так и сказал.

– Я не мужественная, я страшный трус. Но только есть вещи еще хуже страха: постоянный страх. Если я не разберусь, если ничего не сумею сделать и спрячусь, я буду всю жизнь жить в страхе. И еще мама. Я не могу ее вот так бросить.