Тайна моего двойника

Мне отчего-то представился провинциальный городок средней России, оживленный рынок, на котором торговцы из южных республик продавали фрукты и покупали себе женщин… Он небось и отца-то своего не знал. Обрюхатив какую-нибудь малограмотную деваху, светловолосую и пышную, кавказский мужчина отвалил к себе домой, к раздобревшей усатой жене и куче хорошеньких черноглазых детишек, оставив девахе пачку мятых-грязных базарных рублей и пару ящиков непроданных мандарин…

…Кто-нибудь может мне объяснить, как подобные размышления могут влезть в голову, на которую наведено дуло пистолета? Да еще и с глушителем. Да еще когда вас хотят изнасиловать, прежде чем эту голову разнесет на кусочки пуля? Непостижимо.

– Ты чо, бля, издеваешься, да? – нетерпеливо напомнил о себе Дима. – А ну, – махнул он пистолетом, – тащи через голову!

Я застыла. Мыслей не было никаких. Был только вопрос: на чем я выиграю больше времени – если буду сама раздеваться или если буду упрямиться? Если я буду упрямиться, он может меня действительно пристрелить. Или придушить. Или ударить пистолетом по голове. Тогда я потеряю сознание, а вместе с ним – последние надежды на то, что голова сварганит что-нибудь вразумительно-спасительное…

Но я не успела додумать. Дима сделал бросок и рванул полы моей ночной рубашки.

Пуговички бешено застучали по паркету.

Он задохнулся, глядя на мое стройное, белокожее тело. Мне показалось, что его расперло так, что он не мог пошевелиться. Несколько секунд он неподвижно созерцал меня, шумно дыша.

Потом он протянул руки. Подергался, словно не зная, за что схватиться.

Схватился за грудь. Больно, жестко схватился. Стал мять, прищемляя между толстыми смуглыми пальцами с грязными ногтями, мои соски.

Господи, да что же ты не едешь, Джонатан! Скорее, скорей же, пожалуйста, приезжай!

Дернув меня за ноги, Дима завалил меня на кровать.

– Раздвинь ноги! Ноги раздвинь, говорю! – прохрипел он, ударив меня дулом пистолета по бедру.

Наверняка останется синяк.

Впрочем, трупу моему это будет достаточно безразлично.

Уставившись тяжелым, налитым кровью взглядом в мои раздвинутые ноги, Дима снова подергался, будто не зная, с чего начать, и вдруг въехал своим лицом между ними.

Я задохнулась от ненависти и от чувства моей тотальной беспомощности.

Но, против моих худших ожиданий, Дима ко мне не прикоснулся. Я не сразу поняла, что там делает его голова, как вдруг услышала громкий вдох, сопровожденный постаныванием. Дима меня… нюхал!

Меня аж помутило от отвращения. Глядя на черноволосое, кудрявое темя, шумно копошившееся у моего лобка, я мстительно представляла, как меня вытошнит прямо на него.

Дима, однако, на дыхательной гимнастике долго задерживаться не стал. Я услышала, как ззыкнула «молния». Он распрямился, ухватил меня за подмышки, поставил на колени, и опрокинул на себя. Я стукнулась лбом о его грудь. Тогда он дернул меня за волосы и потянул мою голову дальше, вниз…

Трудный хлеб убийцы полит, должно быть, потом. Крепким, мужским. И не только им. В своих неправедных трудах и хлопотах по скорейшему устранению ни в чем не повинной Ольги Самариной наемник явно не имел времени помыться.

Он вонял.

Вонял повсюду и всеми запахами давно не мытого человеческого тела.

Мне приходилось слышать, что есть люди, которых «естественные» запахи возбуждают. Во мне, стало быть, природа совершенно заглохла, и мой извращенный вкус любит запахи хорошего мыла, дезодоранта и приличной туалетной воды.

Но мне представлялась достаточно сложной задача объяснить это киллеру, который столь щедро предоставил мне ответную возможность обнюхать его.

Однако то место, в которое он пихнул мое лицо, оказалось средоточием невыносимо-тошнотворных запахов. Хотелось натянуть на себя противогаз. Сжав зубы, едва дыша, я пробормотала: «А не сходишь ли ты помыться сначала, Дима?»

Он, должно быть, решил, что ослышался. В крайнем случае, что я пошутила. Он оттянул меня за волосы, чтобы посмотреть мне в лицо. Но на вышеуказанном лице было написано такое отвращение, что он понял, что он не ослышался и что это была не шутка…

Несколько запоздало я поняла, что мои гигиенические навыки смертельно опасны и предложение джигиту помыться равносильно оскорблению. Потому что он приставил пистолет к моему виску и прошипел: «Пристрелю, бля. А ну, давай!»

И он снова ткнул меня лицом в свой мощный пахучий член, рванувший навстречу моему рту из крепко заношенных трусов.

Не могу.

Не буду.

Не буду, и все!

Пусть убивает. Прямо сейчас.

Стараясь не думать о том, как сейчас тихо хлопнет выстрел, я демонстративно отвернула голову в сторону дверей, насколько позволяли мне мои короткие, всей волосатой пятерней удерживаемые волосы.

…В дверях комнаты безмолвным изваянием стоял Джонатан. Мне показалось, что глаза его, как в «ужастиках», полыхают синим огнем.

Сделав мне знак, чтобы я молчала, он скользнул еще на шаг вперед. Ноги его были босы, и двигался он бесшумно.

Киллер дергал тазом и тянул меня за волосы, пытаясь вернуть мое лицо в исходное положение. Его похотливые постанывания перемежались с ругательствами и угрозами, не менее грязными, чем его тело.