Тайна моего мужа

Она подумала о том ужасном, удивительно жарком лете, когда распался брак ее родителей. Оно вспоминалось как долгая болезнь. Тесс ни о чем даже не подозревала. Конечно, ее родители раздражали друг друга. Они были такими разными. Но они оставались ее мамой и папой. У всех, кого она знала, были мама и папа, живущие в одном доме. Круг ее друзей и родственников был слишком узким, провинциальным и католическим. Ей было известно слово «развод», но воспринималось оно так же отстраненно, как и «землетрясение». С ней-то такого никогда не случится. Но спустя пять минут после того, как родители неловко, натянуто объявили о своем решении, отец собрал одежду в чемодан, с которым они ездили в отпуск, и перебрался в пахнущую плесенью съемную квартиру, полную старушечьей мебели на тонких ножках. Мать же восемь дней подряд не вылезала из какого-то древнего бесформенного платья и бродила по дому, смеясь, плача и бормоча: «Ну и скатертью дорожка, приятель». Тесс было десять. И именно Фелисити помогла ей пережить то лето: она ходила в бассейн и валялась бок о бок с ней на бетоне под палящим солнцем, так долго, как того хотелось Тесс, хотя Фелисити, с ее прекрасной белой кожей, ненавидела загорать. Она потратила собственные деньги на запись величайших хитов, просто чтобы порадовать Тесс, приносила ей мисочки мороженого с шоколадом всякий раз, когда Тесс плакала, сидя на диване.

И именно ей Тесс звонила, когда лишилась девственности, когда потеряла первую работу, когда ее бросил первый парень, когда Уилл признался ей в любви, когда они с Уиллом впервые всерьез поссорились, когда он сделал ей предложение, когда у нее отошли воды, когда Лиам сделал первый шаг.

Всю жизнь у них все было общим: игрушки, велосипеды, их первый кукольный домик, оставшийся у бабушки. Первая машина. Первое отдельное жилье. Первый отпуск за океаном. Муж Тесс.

Она позволила Фелисити разделить с ней Уилла. Ну конечно же. Она позволила Фелисити тоже быть чем-то вроде матери Лиаму и заодно чем-то вроде жены Уиллу. Она делила с сестрой всю свою жизнь. Уж не потому ли, что считала, будто Фелисити слишком толстая, чтобы найти собственного мужа и завести собственную жизнь? Или ей казалось, что такой толстухе вообще не нужна собственная жизнь?

А потом Фелисити начала жадничать. Она захотела всего Уилла целиком.

Окажись на месте Фелисити любая другая женщина, Тесс ни за что бы не сказала: «Завершай свою интрижку и верни мне мужа». Немыслимо. Но раз уж это Фелисити, все сразу стало… приемлемым? Простительным? Она это имела в виду? Ей случалось одалживать Фелисити зубную щетку, так почему бы не одолжить и мужа? Но в то же время от этого предательство сделалось еще страшнее. В миллион раз.

Тесс перекатилась на живот и вжалась лицом в подушку. Неважно, что она теперь думает о Фелисити. Ей нужно думать о Лиаме. «А как насчет меня? – упорно вопрошала она в десять лет, когда родители разошлись. – Разве меня никто не спросит?» Она считала себя центром их мира, но вдруг выяснила, что не имеет даже права голоса.

Для детей не бывает хороших разводов. Она прочла это где-то несколько недель назад, еще до всего этого. Даже когда расставание происходит полюбовно, даже если оба родителя прикладывают огромные усилия, дети страдают.

«Хуже, чем близнецы», – сказала ее мать.

Возможно, она была права.

Тесс сбросила одеяло и выбралась из постели. Ей нужно куда-нибудь пойти, убраться подальше от этого дома и собственных мыслей.

Уилл. Фелисити. Лиам. Уилл. Фелисити. Лиам.

Она возьмет мамину машину и поедет куда-нибудь. Тесс окинула взглядом свои полосатые пижамные штаны и футболку. Не стоит ли одеться? Ей в любом случае нечего было надеть, она ведь почти ничего с собой не взяла. Неважно. Она не станет выходить из машины. Тесс обулась в туфли без каблуков, вышла из комнаты и прокралась по коридору. Глаза тем временем привыкли к темноте. В доме царила тишина. Тесс включила свет в гостиной и оставила записку для матери на случай, если та проснется.

Тесс подхватила свой бумажник, сняла ключи от маминой машины с крючка у двери и, выскользнув наружу, в мягкий и свежий ночной воздух, глубоко вдохнула.

Она повела мамину «хонду» по Тихоокеанскому шоссе, открыв окна и выключив радио. Северное побережье Сиднея было тихим и пустынным, лишь раз по тротуару торопливо прошагал мужчина с портфелем – должно быть, заработался допоздна и поехал домой на поезде.

Женщина, вероятно, не пошла бы одна пешком домой от станции в столь поздний час. Тесс вспомнила, как Уилл однажды сказал ей, что терпеть не может ночью ходить следом за женщинами, поскольку они могут услышать шаги и принять его за маньяка с топором.

– Мне все время хочется крикнуть: «Не волнуйтесь! Я вовсе не маньяк с топором!» – признался он.

– Я бы бросилась бежать со всех ног, если бы мне кто-нибудь такое крикнул, – сообщила ему Тесс.

– Вот видишь, тут уж ничего не поделаешь.

Всякий раз, когда на северном побережье случалось что-то плохое, в газетах писали: «на зеленом северном побережье Сиднея», чтобы новость прозвучала еще страшнее.