Тайна музыкальной шкатулки

Нелли откуда-то вытащила красные фарфоровые башмачки.

Ничего прекраснее Марьям в жизни не видела! Они были очаровательны, и в одно мгновение, укол зависти к неизвестной фарфоровой счастливице пронзил сердце девушки, ведь она сама их никогда не наденет!

– Это будет танцующая куколка-марионетка! – с восторгом и нетерпением воскликнула Нелли.

– Я уже хочу ее увидеть! – зачарованно произнесла Марьям.

– Терпение, доченька. И заметить не успеешь, как она сама взойдет на крестовину!

– Скорее бы!

– Да! – улыбнулась Нелли и, обняв дочь, погладила ее по волосам.

* * *

Прошло несколько недель.

Дела шли в гору. Нелли только и успевала оформлять статуэтки, а работник трудился за двоих, ведь по возвращении с целой корзинкой золотых монет, его ждала новая, наполненная фигурками.

Нелли устроила для дочери отдых, не позволяя засиживаться в мастерской и убирать в доме. Неустанно лишь баловала ее, шила платья и сарафаны, то завивала, то выпрямляла локоны, каждый день дарила по паре новых туфелек и бесконечно повторяла:

"Ты же моя маленькая доченька, куколка моя. Как я счастлива, дарить тебе подарки!"

Марьям радовалась каждому дню, новым платьям и башмачкам, но милее красных фарфоровых туфелек не было среди кучи пар прелестных, но обычных башмачков.

Однажды утром Марьям открыла глаза и ужаснулась. Казалось, потолок стал намного шире, выше и больше, а кровать увеличилась в два раза, да и сама комната заметно подросла. Вот вошла мать, и девушка испугалась ещё больше, потому что родительница заметно увеличилась в размерах!

Марьям спряталась под одеялом, лишь бы не видеть такую знакомую, красивую и любящую, но непривычно огромную маму. А та, подойдя к кровати дочери, щекотала ее, смеялась и мило ворковала:

"Моя маленькая доченька, моя маленькая доченька, как я тебя люблю, как я рада, что ты у меня такая малышка".

Марьям откинула одеяло и обняла мамочку. Все страхи и сомнения исчезли.

Она всегда была такой крохотной, сколько себя помнила.

* * *

Сидя за обедом, Марьям не понимала, почему ей стало так неудобно в привычном платье?

Оно было ей в самую пору, но на рукавах заканчивалось тоненькими серебряными нитями, и на подоле были такие же нити.

Так, может, она на самом деле уменьшилась вдвое за одну ночь, и ее платья вместе с ней, а лишний материал превратился в странные, но красивые ниточки возле запястий и щиколоток?

Так, может быть, это не дом и мама увеличились, а она уменьшилась?

Только девушка хотела поделиться переживаниями с Нелли, как та появилась рядом и, погладив доченьку по шелковистым белокурым прядям, спросила:

– Милая, почему ты не хочешь вернуться в свою комнатку в мастерской? Мне казалось, тебе там очень нравилось! Там твои куклы, мягкая кровать и любимые красные башмачки! Разве они больше не нравятся тебе?

– Красные башмачки?! – воскликнула Марьям, но тут же нахмурилась, вспоминая, что же она хотела спросить?

– Конечно! Это твои любимые туфельки!

– Но ведь они для новой куклы…

– Какой куклы, милая? О чем ты говоришь? Ох, тебе опять дурно! Переутомилась? Давай, я заплету тебе косы!

Марьям замерла и впала в забытье.

Она не подчинялась себе, тело онемело, превратившись в камень или… фарфор. Нелли думала за нее, чувствовала за нее, жила за нее и решала за нее.

Марьям с трудом подняла ручки и показала матери, не пойми, откуда взявшиеся серебряные нити. Нелли охнула, но не предала значение, а несколько раз перевязала ими запястья и щиколотки дочери.

– Посмотри, какие теперь у тебя браслетики!

Сонная и фарфоровая Марьям оценила материнскую идею, но заметила, как сдавленная кожа побагровела, а через порезы сочилась кровь. Девушка испугалась и вновь показала матери запястья, жалуясь на боль.

– Что ты, доченька, тебе кажется, посмотри, твои ручки чистые!

Марьям опустила голову и поглядела на руки.

Они были здоровыми, но ужасно болели. Девушка коснулась пальцами запястья и ничего не почувствовала, но услышала странный звук. Очень близко кто-то размешивал компот в фарфоровой чашке. Ложка билась о стенку кружки, и слышался характерный звякающий звук. Но рядом никого не было.

Это Марьям терла запястья!

Девушка оцепенела: неужели ее кожа покрылась фарфором?

Ужаснувшись, она вновь постучала руками друг о дружку, но услышала лишь звуки, напоминающие звон битой посуды. Тело же не болело, какими бы сильными ни были удары. Яростно она ударила ладонями, чтобы ощутить живой отклик, но боль откликалась легким прикосновением перышка.

Она била себя по ногам и лицу до изнеможения и, наконец, поняла, что внутри осталась живой девушкой, на которую давили серебряные нити, а снаружи покрылась тонким слоем фарфора, через него просвечивались синяки на коже, они ужасно болели.

Нелли дотронулась до ручек дочери и пятна исчезли.

– Моя маленькая девочка, всегда улыбайся!

Марьям как заведённая игрушка, приподняла уголки губ, обнажая ровные зубы. Красивое личико озарила нелепая улыбка.

Пусть внутри тело болело в фарфоровых тисках, но она будет смеяться, если так хотела заботливая Нелли.