Тайна, не скрытая никем

Она не обращала внимания на идущий параллельно с этим диалог, но все время обращалась ко мне, время от времени снисходительно качая головой – словно желая показать, что поведение Гюрджи кажется ей забавным и, может быть, отчасти невежливым. Мне приходилось отвечать ему тихо, в сторону, продолжая кивать в ответ на реплики Шарлотты.

– Да, вам стоит отнести их в «Антикварную книжную лавку». Да, это очень хорошие книги. Я не занимаюсь такими книгами.

Гюрджи не клянчил и не подлизывался. Скорее повелевал. Казалось, он отдает мне приказы и будет обо мне чрезвычайно низкого мнения, если я не повинуюсь. В смятении я налила себе еще желтого вина, прямо в немытый стакан из-под шербета. Это, похоже, было неприкрытым оскорблением. Гюрджи заметно рассердился.

– Вы можете себе представить современные романы с иллюстрациями? – спросила Шарлотта, наконец снисходя до того, чтобы увязать обе нити разговора вместе. – Например, Нормана Мейлера? Это должен быть абстракционизм. Правда же? Что-нибудь вроде колючей проволоки и бесформенных пятен.

Я пошла домой с головной болью и ощущением собственной вопиющей неадекватности. Я просто-напросто ханжа – в том, что касается приема гостей вперемешку с попытками им что-нибудь продать. Похоже, я вела себя невежливо и разочаровала хозяев дома. А они разочаровали меня. Зачем они вообще меня приглашали, спрашивается.

Я тосковала по дому и Дональду – из-за «Джо Хилла».

Еще я тосковала по Нельсону – из-за выражения на лице Шарлотты, которое я заметила, уходя. У нее был предвкушающий и довольный вид, и я знала, что причиной тому – Гюрджи, даже если и не хотела в это верить. Я догадывалась, что – после того, как я спущусь по лестнице, покину здание и выйду на улицу, – некий жаркий, жилистый, скользкий, смуглый, непристойный старый зверь, битый молью, но неотступный престарелый тигр прыгнет и среди книг и грязных тарелок совершит привычное упоительное буйство.

Через день или около того я получила письмо от Дональда. Он просил развода, потому что хотел жениться на Хелен.

Я наняла продавщицу, студентку, чтобы сидела в магазине пару часов в день после обеда, освобождая мне время на походы в банк и заполнение всяких бумажек. Увидев ее в первый раз, Шарлотта подошла к прилавку и похлопала по стопке выложенных на него книг, рассчитанных на быструю продажу.

– Вот это нынче советуют офис-менеджеры читать своим шестеркам? – спросила она. Девушка-продавщица осторожно улыбнулась и промолчала.

Шарлотта была права. Книга называлась «Психокибернетика»; в ней объяснялось, как вырабатывать позитивный имидж.

– Ты правильно поступила, что наняла ее вместо меня, – сказала Шарлотта. – Она гораздо бойчей на вид и не будет разевать пасть, отпугивая покупателей. У нее не обнаружится мнений.

Когда Шарлотта ушла, продавщица обратилась ко мне:

– Я должна вам кое-что рассказать об этой женщине.

«Эта часть не представляет интереса».

– Что значит «не представляет интереса»? – переспросила я.

Но мысли мои были далеко. В этот день, день моего третьего визита в больницу, я слушала окончание рассказа Шарлотты, но думала о книге, которую заказывала специально и которая не пришла. Книга о средиземноморских круизах. Еще я думала о нотариусе, которого нашли с проломленной головой накануне вечером в его конторе на Джонсон-стрит. Он не умер, но возможно было, что он потеряет зрение. Грабеж? Или месть, ярость, связанная с какой-то частью его жизни, о которой я не догадывалась?

Из-за всей этой драмы и смятения город стал казаться мне одновременно более обычным и менее досягаемым.

– Конечно, мне интересно. Это завораживающая история.

– Завораживающая, – жеманным тоном повторила Шарлотта. Сморщилась, как младенец, плюющийся кашкой.

Глаза, все еще устремленные на меня, словно выцветали, теряя детскую, яркую, настойчивую голубизну. Капризность менялась на отвращение. Яростное отвращение и невыразимая усталость читались на лице Шарлотты; такое лицо люди иногда показывают зеркалу, но друг другу – почти никогда. Может, потому, что какие-то такие мысли уже бродили у меня в голове, мне пришло в голову, что Шарлотта может умереть. В любую минуту. В эту минуту. Сейчас.

Она кивнула на стакан с водой, из которого торчала изогнутая пластиковая соломинка. Я поднесла стакан так, чтобы Шарлотта могла из него пить, и поддержала ее голову. Я чувствовала, какая горячая у нее кожа, как пульсирует кровь у основания черепа. Шарлотта жадно выпила воду, и ужасное выражение ушло с лица.

– Вода застоялась, – сказала она.

– По-моему, из этого выйдет отличный фильм. – Я опустила ее голову обратно на подушки. Она вцепилась в мое запястье, потом разжала руку. – Откуда вы взяли идею?

– Из жизни, – невнятно произнесла Шарлотта. – Погоди минуту.

Она отвернулась, не поднимая головы с подушки, словно молча о чем-то с кем-то договаривалась. Потом пришла в себя и продолжила рассказ.