Наконец, не выдержав бесконечного наступления поляков, ряды ополчения подались назад. В отчаянной попытке сдержать отступление Левашов устремился вперёд, но в этот момент его конь, сражённый выстрелом из пищали, повалился, и Евсей вылетел из седла. Упав на мягкое брюхо чужой убитой кобылы, княжич мгновенно вскочил на ноги, но уже не в силах сдержать отступления отряда яростно зарычал. Поляки напирали, смятые русские падали и неизбежно вытаптывались в землю, но Левашов словно не замечал, что он остался один, упрямое отчаянье наполнило его сердце, и сабля княжича продолжала нести смерть врагам. Куча трупов вокруг него росла с каждой минутой, но свинцовая тяжесть начала сковывать руки, а поляков становилось всё больше.
В злобном намерении срубить голову отчаянному русскому, к Евсею подлетел гусар. Увернувшись от удара, княжич следующим движением резанул ногу польского коня, и животное, издавая хриплое ржание, рухнуло, опрокидывая и подминая тяжёлого всадника под себя. Левашов рубанул врага, но тут на помощь гусару подоспел пехотинец. Одним ударом Евсей смертельно ранил одного и молниеносным взмахом отразил выпад второго противника, как сзади к нему подлетел всадник с кончаром. В последний момент Евсей резко отшатнулся, но вражеская сталь всё же достигла цели, скользнув жгучей змеёй по плечу. Не обращая внимания на боль, Левашов, развернувшись, схватил рукой холодный клинок, не позволяя гусару вновь размахнуться, и рывком выдрал его из седла, но тут другой подоспевший поляк нанёс удар по шлему княжича.
Доспех выдержал, и Евсей, успев отбить следующий удар, пронзил противника. Чувствуя, как чёрная пелена неумолимо обволакивает его, княжич, пытаясь удержаться на ногах, добил пехотинца, но слабость предательски охватывала тело, и он всё же рухнул на одно колено. Из последних сил намереваясь подняться, Левашов рубанул очередного подлетевшего поляка, но сам, получив удар, обмяк, увлекая за собой убитого им же пехотинца. В следующую секунду всё пропало, гул в ушах утих, боль исчезла, и тёмный водоворот затянул его в пучину забвения.
Евсей уже не видел, как отряды конных сотен беспорядочно бегут, и вплавь переправляются через Москву-реку, как поляки добивают отставших ополченцев, и как Дмитрий Пожарский, покинув штаб, лично помчался останавливать бегство.
Не видел Левашов, и как Ходкевич отправил в Москву обоз, и как на руинах улиц русские мужики ловко били потерявших манёвренность гусар. Не увидел княжич, как собрав три сотни конных дворян, Минин в спустившихся сумерках повёл отряд к Москве-реке и внезапным броском посеял панику в стане врага, переломив тем самым ход сражения.
Наступление русского воинства началось широким фронтом, и теперь уже оборонялись поляки. В атаку пошли и безродные ополченцы, и княжеские дружинники, и казаки Трубецкого. Деревянный город очистили от противника, застрявший в районе Ордынки огромный обоз с продовольствием для гарнизона Кремля окружили, а его защитников полностью вырезали. Не выдержав столь решительного и единого удара, гетманские войска побежали, усеяв своими трупами подступы к Москве. Разгром спешно отходившего войска Ходкевича завершила русская конница, бросившаяся преследовать остатки полков гетмана.
Над землёй опустилась ночь. Ополченцы, конечно, радовались победе, но потеря товарищей омрачала торжество, и, разыскивая знакомых, ратники не торопились отправляться на отдых. В темноте разносились негромкие разговоры, раздавались стоны раненых, и счастливые возгласы встретившихся друзей.
По полю боя с факелом в руках бродил и Прохор Долматов.
– Степан, Богдан, не нашли Евсея? – встревоженно слышалось в ночи.
– Нет, Прохор Алексеевич, – сокрушённо отвечали товарищи. – Может без нас кто к лекарям увёз?
– Эх, если бы! – вздохнул дядька.
Ошмётки войска гетмана расположились у Донского монастыря и, опасаясь нового наступления русских, всю ночь не могли уснуть. С первыми лучами солнца поляки поспешили убраться восвояси, провожаемые раскатистым и грозным рыком русских орудий. Из кавалерии у Ходкевича осталось не более четырёхсот человек, и разгромленные поляки с бесчестьем покинули Москву.
Глава 6
Стоило только сражению откатиться от стен Москвы, как монастырские сёстры тут же поспешили на поиски раненых. Пелагея с Таяной одними из первых оказались на ратном поле. Ужасающее зрелище предстало их глазам: вытоптанная, залитая кровью и усеянная трупами земля буквально стонала от боли, взывая о помощи голосами порубленных воинов.
– Это сколько же горя люди друг другу несут? – хрипло прошептала Таяна. Знахарка настороженно посмотрела на побледневшую девочку.
– Может, вернёшься в шатёр? Там тоже руки нужны…
– Нет, тётка Пелагея, я с тобой останусь, – упрямо тряхнула головой Таяна.
Женщины взялись за дело. Оказав первую помощь, они помогали раненым добраться до телег, на которых ополченцев отвозили в монастырские богадельни, а кто мог, шёл сам. Несколько мужиков с подводами собирали на поле мёртвых, умело сортируя своих и чужих.
Перевязав очередного раненного, Таяна спросила: