Тайна Оболенского Университета

– Не сметь прощаться! Не сметь говорить друг с другом! – Серов снова навел на меня оружие. – Майор, одно слово, и я прострелю твоей обожаемой Ланской правую коленку. С этого момента ты забудешь о ее существовании, мы будем следить!

– Тварь, – прошептал Дима.

– Я сказал молчать! – взревел Серов, и я зажмурилась, боясь дикой боли от огнестрельной раны, но он не выстрелил. – Если ты, майор Смирнов, продолжишь свое расследование, то получишь ненаглядную по почте частями. Я не шучу. А теперь иди!

И он ушел… ушел, ни разу не оглянувшись, сел в машину, которую уже кто-то подогнал, и с ревом газанул. Я не могла этого вынести и, вскочив с дивана, не обращая внимания на ругань Серова, бросилась на крыльцо. Не знаю, видел ли Дима в зеркало, как я выбежала на дорогу и обессилено рухнула на колени прямо на асфальт. Не знаю, слышал ли сквозь шум двигателя мой вопль. Не знаю, чувствовал ли такую же раздирающую душу боль, не оставляющую места иным чувствам.

На следующее утро за завтраком весь Оболенский университет обсуждал аварию на вышке сотовой связи, из-за которой мы остались без мобильных и интернета. Серов громогласно заявил, что лично будет контролировать вопрос решения этой проблемы, а пока у нас есть прекрасная возможность читать настоящие бумажные книги в нашей обширной библиотеке. Также он сообщил прискорбную новость, что уважаемый профессор Романов Арсений Витальевич был вынужден покинуть Оболенский Университет по семейным обстоятельствам, его занятия временно заменят другими дисциплинами, а потом найдут замену.

Все время в столовой я чувствовала на себе тяжелый взгляд Захара. Новость об увольнении Димы его обескуражила, зато ответила на вопрос, почему накануне вечером мы не отправились в подземелье. Когда я после завтрака шла к учебному корпусу, преподаватель меня догнал.

– Лера! Лера, надо поговорить! – запыхавшись, выпалил он.

– Не о чем, Захар Артемович, – пожала плечами я, стараясь выглядеть равнодушной, когда внутри все сжалось от страха, что нас увидят.

– Что случилось?! Почему Димка уехал?! – игнорируя мою холодность, вопросил Нилов.

– Захар Артемович, я спешу на занятия. И вам тоже следует идти работать, – отчеканила я.

– Лера?! Что такое ты несешь? А как же расследование?

– Нет больше никакого расследования. Забудьте!

– Но мой брат…

– Так будет лучше всем, – перебила я. – И прекратите назвать меня Лерой! Ланская или Валерия, как больше нравится. И на «вы», пожалуйста…

– Ясно. Зайди сегодня ко мне на кафедру после пар, – немного успокоившись, сказал мужчина, но все еще не понимая, что теперь мы не союзники.

– Ничего вам не ясно. Все кончено. Я теперь с ними.

– Как с ними? – Нилов в ужасе отшагнул от меня. – Как ты можешь такое говорить?! Твой отец…

– Не говорите мне про отца! Он самый настоящий мерзавец. Вы ошиблись на его счет. Грехи, что он совершил, не искупить поздним раскаянием. Теперь я плачу за них! – я перевела дыхание и заговорила прежним дружественным тоном: – Захар, забудь обо всем, что ты узнал. Забудь о том, чтобы вытащить Юрку. Все кончено. Мы потерпели поражение. Окончательно и бесповоротно.

58. Идеология чудовищ

В конце девятнадцатого века идеологии материализма, рационализма, позитивизма, буржуазного общества и демократии активно противостояли друг другу. Период смены веков, ощущение нового времени, стремительно развивающаяся наука, теория Дарвина76, эстетика Вагнера77, расизм Гобино78

, психология Лебона79 и философия Ницше80 дают толчок к рождению нового мировоззрения. Его приверженцы стали считать человека частью более крупной общности, осуждали рационалистический индивидуализм либеральной общественности и распад социальных связей в буржуазном обществе.

Итальянский юрист и социолог Гаэтано Моска81 в труде «Правящий класс» разработал теорию, которая утверждает, что во всех обществах «организованное меньшинство» будет доминировать и властвовать над «неорганизованным большинством». Французский революционный синдикалист Жорж Сорель82 выступал за политическое насилие и пропагандировал радикальные меры для достижения революции и свержения капитализма и буржуазии через всеобщую забастовку. Итальянец Энрико Коррадини83 говорил о необходимости движения во главе с аристократами и антидемократами. Новая идеология распространяется по Европе, как чума: Испания, Португалия, Германия, Румыния, Италия… и имя этой идеологии – фашизм.

Общество Калокогатии по своей философии было куда ближе к фашизму, нежели высокоразвитой античности и гуманизму Возрождения. Прошла неделя с того вечера, как из Оболенки прогнали Диму, и за это время ректор Серов активно просвещал меня относительно тайного общества, вступить в которое мне предстояло. Так же, как и фашисты, калокагатцы считали, что править может лишь избранное меньшинство, которое вправе наказывать за инакомыслие. Полностью уверенные в своей правоте, они ставили себя, образованных, интеллектуально развитых, на несколько ступеней выше прочего народа.