— Ну, хватит лирики, — оборвал полковник. — Пора давать показания. Тем более что ваша дама не стала скрывать, откуда у нее выигрышная облигация.
— Поздравляю, гражданин начальник. Отлично сработали. Надеюсь, мне зачтется чистосердечное признание?
— Суд решит. А пока вот бумага и ручка. Не забудьте написать, где остальные облигации, которые вам передал Зардодханов.
— Будет сделано, гражданин начальник. Зачем они мне теперь?
Лолу допрашивал капитан Успенский. Она была напугана:
— Это ворованная облигация?
— Да. И вам лучше говорить правду.
Лола подробно рассказала, как познакомилась с Анатолием, сколько раз он у нее бывал, какие делал подарки.
— Можете идти, — сказал Успенский после того, как она подписала протокол допроса. — Если понадобитесь, мы вас вызовем.
Стараясь успокоиться, она долго бродила по городу. Вернулась домой, когда у Валентины уже погас свет в комнате.
Лола сняла туфли в прихожей и, шумно вздохнув, легонько постучала к соседке в дверь.
— Валюша, ты спишь?
Ответа не последовало.
Лола опять вздохнула и осторожно, на цыпочках прошла к себе.
Байматов закончил дела в городе и решил выехать по холодку. Будильник поднял его в половине шестого утра. «Жигули» сразу завелись. Удобно разместившись в водительском кресле, археолог плавно тронул машину с места.
На улице 40 лет Октября, в районе мясокомбината, Байматова остановил незнакомый мужчина.
— Вы, случаем, не в Кокташ?
— Садитесь, нам по пути.
Пассажир был коренаст. Обрюзглое лицо с отвислым подбородком. Где-то Байматов уже видел этого человека. Он напряг память. Нет, пожалуй, раньше не встречались.
Пассажир оказался немногословным. Впился глазами в фотографию спящего Будды, укрепленную на панели щитка приборов.
Байматов перехватил его взгляд.
— Аджина-тепе. Слыхали, должно быть?
— Да вроде нет.
— Ну как же? Об этом в газетах много писали.
— Я приезжий.
— Тогда понятно. Мы тут целый архитектурный комплекс раскопали неподалеку от Курган-Тюбе. Буддийский монастырь седьмого-восьмого веков. Десятки культовых и жилых помещений, расписанных фресковой живописью, сотни статуй. — Он показал на фотографию. — И эта — Будда в нирване — самая большая.
— Любопытно.
— А сколько подлинных шедевров из золота и серебра, гончарных изделий! Никогда не интересовались археологическими находками?
— Как вам сказать…
Держал Стос в руках монеты старинной чеканки.
Одна из них до сих пор не разыграна. Да и некому ее теперь разыгрывать.
А было так…
Не отсидев и половины срока, Стос ушел во льды. Но овчарки настигли — и снова суд. Статья сто восемьдесят восьмая Уголовного кодекса РСФСР.
Он с ней уже был знаком: за побег из мест заключения.
«В самом деле, — решил он тоскливо, — удобрят здесь землю моими костями».
Однако все еще ходил гоголем, довольствуясь блатным авторитетом. От работы увиливал, а вскоре придумал себе дельце. Газеты да резина от подметок. Ну и еще клейстер из пайки хлеба. Вот и весь подсобный материал. Трафарет накладывал сажей. Готовы карты.
— Играем в «стос»!
Желающих оказалось много. На пайку хлеба, на табачок. На деньги, которые будут потом.
Стос всех обыгрывал. Один лишь человек на земле был, которому везло больше. Бродил где-то с неразделенной монетой. В «волнах» числился — нерешенный конфликт. А здесь, на Колыме, никто не знал, что он, Стос, тоже вор вне закона.
И вдруг новая партия заключенных.
— Вот и свиделись, Стос!
Конец будет Стосу, если тот, силой и хваткой уже давно превзошедший своего бывшего атамана, расскажет о его позоре. Впрочем, выгодно ли ему самому рассказывать?
Так или иначе, но Стос решил опередить события.
Собрал дружков и стал клясться. Был я вором в «волнах». Так, мол, и так. Предлагал разыграть пол-монету, но этот не захотел.
— Врет он! — налился гневом новичок.
— Ну вот, — угрюмо заключил Стос. — Не решить этот конфликт. А всю жизнь ходить так не хочу! — Выхватил из ботинка самодельный нож и ударил себя в грудь.
Новичок, недолго думая, вырвал у него из груди нож и всадил себе под самое сердце.
В больнице Стоса выходили: знал, куда ударять ножом. Перед выпиской сам себе левой рукой написал записку: «Ты подлец, потому что пришел выяснять конфликт с ножом».
Вызвал начальника колонии:
— Порешат они меня, гражданин начальник.
Добился своего. Решили перевести Стоса в другую колонию. Но он по дороге сумел бежать.
Ночь была смутной, и утром Лола чувствовала себя совсем разбитой. Валентина уже возилась на кухне.
— Ты что вчера так рано легла? — спросила Лола.
— Нездоровилось.
За чаем Валентина обронила:
— А твой уехал?
— Да, — сказала Лола дрогнувшим голосом.
— Поругались, что ли?
Лола не могла больше молчать. Нужно было поделиться с кем-то своей растерянностью, болью. И она выложила подруге всю правду.
— А кто же тогда Семен? — испугалась Валентина.
— Не знаю.
— Но ведь они друзья. А если он вдруг явится сюда? Я боюсь.
— И я тоже. — Лола в изнеможении опустилась на табуретку. — Еще, чего доброго, подумает, что я выдала Толика.
Некоторое время они молчали. Валентина первой пришла в себя.
— Давай позвоним Ире.
— Давай…