Тайна персидского обоза

Фен-Раевский вспомнил, как еще весной тысяча девятьсот седьмого года в городе появился щеголеватый господин с тросточкой, купивший на Николаевском проспекте новый дом в стиле модерн. Говорят, он даже не торговался. Позднее оказалось, что приезжего зовут Клим Пантелеевич Ардашев и он бывший коллежский советник Министерства иностранных дел, выполнявший секретные поручения принца Ольденбургского. Но недаром говорят, что бывших тайных посланников не бывает…

Выйдя в отставку, он получил право на работу присяжным поверенным и переехал в город своего детства. И все бы ничего, да и мало ли в Ставрополе адвокатов? Но этот от других отличался еще и тем, что защищал исключительно тех, кого считал невиновным. А еще ему необыкновенно везло, и он выигрывал одно дело за другим… Но даже оправдательного приговора ему было мало, и он принимался отыскивать истинного преступника. И, неслыханное дело, находил! Публика рукоплескала, газеты наперебой восхваляли прибывшего из Петербурга адвоката, а престиж полиции неуклонно снижался. Где уж тут думать о новом чине? «Правда, в прошлом году Ардашев помог арестовать банду, грабившую почтовые кареты и убивающих фельдъегерей, а славу по раскрытию доброго десятка дерзких злодеяний он великодушно подарил сыскному отделению», — вспомнил Фен-Раевский и машинально потрогал гладкую эмаль Станислава II степени. — Да, с Климом Пантелеевичем лучше дружить, чем враждовать, но сейчас на карту поставлено слишком много».

Ипполит Константинович открыл дверцу шкафа, достал бутылку греческого коньяку, наполнил рюмку и, смакуя, выпил любимый напиток. На душе стало легко, но щека продолжала предательски подергиваться.

24

Соломонов суд

Выстроенное еще пятьдесят лет назад массивное каменное здание Окружного суда находилось в самом центре Ставрополя, на углу Николаевского проспекта и Театральной улицы, и до сих пор считалось одним из лучших в городе. Пятнадцать пар больших венских окон придавали дому черты помпезности и величия, свойственные всем государственным учреждениям. Со стороны бульвара оно казалось трехэтажным — главным образом из-за полуподвальных помещений, занятых часовым салоном, канцелярской лавкой и магазином немецкой оптики, а с Театральной улицы никаких подвалов не имелось, и потому второй этаж плавно перетекал в первый.

Еще в прошлом году здание было полностью электрифицировано, но, несмотря на это, на стенах висели надежные керосиновые лампы в зеленых абажурах. Они приходили на выручку в пору зимних вьюг, когда северо-западные ветра безжалостно обрывали электрические провода.

Суд состоял из гражданского и уголовного отделений. На первом этаже располагались четыре помещения для слушания дел, канцелярия и комната судебных приставов. Второй этаж занимали архив и многочисленные кабинеты: председателя, секретаря, восьми членов суда, прокурора, четырех его товарищей и нотариуса.

Процесс по делу Шахманского привлек внимание не только местной, но и столичной прессы. Слишком уж необычными казались смерть купца Сипягина, таинственное ограбление краеведческого музея и удушение его смотрителя. А последующее за этим циничное и жестокое убийство добродетельной старушки всколыхнуло все общественное мнение страны. Народ хотел лицезреть справедливую расправу над злодеем. Но известие об участии Ардашева в качестве защитника слегка охладило праведный гнев обывателей и добавило интриги. Ведь упомянутый присяжный поверенный защищал только тех, в чьей невиновности был абсолютно убежден. И народ сгорал от нетерпения, предвкушая не только судебные баталии, но и последующие разоблачения, без которых не обходилось ни одно заседание с участием известного адвоката.

Самая большая и просторная зала была полностью занята публикой, раскупившей билеты еще в день объявления даты слушания. Корреспондентов газет и приглашенных ими рисовальщиков набилось так много, что для них пришлось ставить стулья между рядами. Среди них мелькало и лицо Савраскина. От тихих, но неумолкающих разговоров слышался непрерывный шум, похожий на жужжание растревоженной пчелиной семьи. Глафира, Варенцов с актрисой Ивановской, супружеская чета Катарских, художник Раздольский, доктор Лисовский и Анна Перетягина словно грачи на бельевой веревке все сидели в одном ряду.

Места для членов суда находились в самом центре и на некотором возвышении. Перед ними стоял стол с вещественными доказательствами — завернутыми в газету калошами. Присяжные заседатели должны были располагаться по правую руку от председательствующего.