Тайна персидского обоза

На этот раз штабс-капитан объявил полонез, и прямо перед Анастасией неизвестно откуда вырос незнакомый поручик, и пара незаметно скрылась за колоннами, оставив надворного советника в одиночестве.

— Предлагаю, Иван Авдеевич, хорошенько выпить и закусить! А то, я смотрю, Анастасия Филипповна со своими танцами вас совсем голодом заморила, — пошутил невесть откуда взявшийся полковник Игнатьев.

— С удовольствием приму ваше предложение, Родион Спиридонович.

— Водочки?

— Пожалуй.

— Ваше здоровье, Иван Авдеевич!

— И вам того же!

— Рыбку-то откушайте…

— Благодарю…

— Ну а теперь по второй, за победу!

— За славу России!

— А вот этот сырок осетинский — превкуснейшая, скажу я вам, закусочка…

— Да, недурственно…

— А помните, Иван Авдеевич, давешний разговор о поручике Рахманове?

— Ну да, конечно, — кивнул надворный советник.

— У меня имеются на этот счет некоторые соображения.

— Слушаю вас, — положив ломтик балыка на маленький поджаренный кусочек хлеба, Самоваров с удовольствием отправил его в рот.

— Ни для кого не секрет, что поручик в свое время по уши втрескался в вашу недавнюю партнершу.

— В Анастасию Филипповну?

— В нее самую.

— И что же? — накалывая кружочек колбасы, осведомился Иван Авдеевич.

— По этому поводу был у него неприятный разговор с ее супругом. Я бы даже назвал это ссорой. В общем, Григорий Данилович угрожал Рахманову, и сразу после этого Корней пропал.

— Позвольте полюбопытствовать: а откуда у вас имеются эти сведения? — повернулся в сторону собеседника следователь.

— От самого Корнея. Мы ведь дружили. Странно как-то все получилось…

— Что именно?

— Да его исчезновение. Ведь я видел его в тот день. Все было как обычно, он никуда не собирался, а потом его просто не стало.

— Скажите, Родион Спиридонович, а поручик Рахманов исчез задолго до прибытия золотого обоза из Тавриза или сразу после того, как подводы въехали во двор Интендантства?

— Простите?

— Видите ли, тогда же в Ставрополь прибыл фурштат, перевозивший золото и серебро, полученные по контрибуции из Персии. У одной из телег сломалась ось, и было принято решение сгрузить часть сундуков в соляной подвал. Но этим хранилищем заведовал Рахманов, а его в тот вечер нигде не могли найти, поэтому Рыжиков и сделал за него запись в складской книге.

— Ну как же, я все прекрасно помню… Мне ведь приходилось лично за всем следить — я же был дежурным по гарнизону.

— Вы? — Самоваров перестал жевать и уставился на полковника.

— Ну да, я. А что в этом удивительного?

— А кто был дежурным по Навагинскому полку?

— Сразу не вспомню, хотя… подождите-ка… по-моему, Гладышев. Ну да, он, царствие ему небесное, упокой его душу Господи! — трижды перекрестился Игнатьев. — А что касается Рахманова, то вы правы — Корней пропал сразу же после прибытия фурштата. — Полковник взял в руки графин с водкой. — Ну что, еще по одной?

— Я, пожалуй, на этот раз предпочту наливочку.

— Хозяин — барин.

— За отыскание убийцы моего друга! — поднял рюмку полковник.

— Мы его, Родион Спиридонович, с вами и так найдем. Несомненно. Я бы лучше выпил за здоровье вашей супруги Агриппины Федоровны.

— Признательно вам благодарен.

— Даст бог, все наладится, — кивнул надворный советник, потягивая маленькими глотками тягучий напиток. — Как она?

— Скучает, наверное, в одиночестве.

Послышалась тихая механическая мелодия. Игнатьев вытащил из кармана брегет и, открыв крышку, сказал:

— Вот и ваш подарочек заговорил: через четверть часа на Соборной площади начнутся салютации. Не хотите ли посмотреть?

— С удовольствием.

— Тогда пора.

Самоваров тщательно застегнул на все пуговицы крылатку, пригладил редкие остатки волос, и, водрузив на стремительно лысеющую голову боливар, вместе с полковником отправился лицезреть феерическое представление.

На город опустилась вязкая пелена тумана. Серая водяная пыль заполнила собой все улицы, дворы и, казалось, даже колодцы. Тусклые огоньки лампадок отсвечивались в узких, подслеповатых окошках обывателей, благодаря чему можно было хоть как-то ориентироваться в темноте. От нескольких керосиновых фонарей, установленных у генеральского дома, не было никакого проку.

— Самая что ни на есть чеченская погода, — перепрыгнув через огромную лужу, в сердцах выговорил Игнатьев.

— Простите? — не понял следователь.

— Туман опаснее темноты. Ночью слух делает для человека то, в чем отказывает ему зрение, а в туман оба главных органа самосохранения, глаз и ухо, одинаково бессильны и не могут предупредить человека об опасности. Горцы, в особенности чеченцы, в такую погоду умудряются угонять табуны лошадей даже у линейных казаков.

— Вот о такой дерзости басурман мне еще не приходилось слышать, — едва удерживая равновесие на переброшенной кем-то через яму доске, проговорил следователь.

— Поживете у нас еще — и не такое узнаете…

— Благодарю, конечно, но, признаться откровенно, очень хочется домой.

— Ох, простите, — отшутился Игнатьев, — совсем забыл, что вы не здешний.

— А вы не находите, Родион Спиридонович, что погода совсем даже не для салютаций?

— Это уж точно. Однако мы у цели.