Тайна похищенной карты

Он знает, что должен подняться и присоединиться к остальным, но все же продолжает свое занятие. Глаз наставника по каллиграфии заметит любой недочет в созданном иероглифе, любой неуверенный мазок, даже если конечный результат покажется безукоризненным. Его каллиграфия должна быть идеальной, если он хочет попасть в ближайшую экспедицию адмирала Чжэн Хэ. А попасть туда нужно обязательно, чтобы восстановить честь семьи.

Он снова подносит кисть к шелковому свитку и делает молниеносный мазок — иероглиф завершен. Затем он проводит кистью по чернильному камню, левой рукой поддергивает рукав халата и кладет правую на опору, после чего заносит кисть над свитком и начинает следующий иероглиф выше предыдущего. Несколькими осторожными и плавными мазками он завершает отработку «Ветки цветущего персика». Быстро вернув инструменты на место, он внимательно изучает результат. Он надеется, что наставник не найдет в нем расхождений со стандартами официального стиля.

До начала молитвы остается совсем мало времени, и он мчится по коридору, позабыв о предписанной семенящей походке. Он вытягивает шею, чтобы посмотреть, не заметил ли кто его промаха; убеждается, что он один, а это случается чрезвычайно редко в этом огромном, кишащем людьми комплексе, где каждый шаг каждого обитателя взвешивается и судится по древнему кодексу поведения.

Он начинает семенить, переходя на робкий, беззвучный шаг. Он, как может, спешит по лабиринту коридоров. Он проходит мимо орд ремесленников и строителей, которые торопятся закончить работу за оставшиеся несколько месяцев до прибытия послов из чужеземных стран по случаю торжественного открытия Запретного города в первый день нового года, 2 февраля 1421 года.

Он проскальзывает в молитвенный зал, падает на колени на свободный коврик в задних рядах и касается лбом пола. Помимо всего прочего он молится, чтобы никто не заметил его опоздания. Он не может себе позволить, чтобы плохой отзыв запятнал его имя. Осторожно глядя из-под официального черного головного убора с двумя отворотами в виде крыльев, он быстро осматривает комнату. Остальные евнухи-мусульмане, по-видимому, поглощены только молитвой.

Готовясь выйти из молитвенного зала, он слышит, как кто-то шепотом окликает его по имени:

— Ма Чжи.

Это Ма Лян, его друг и земляк из Юньнаня, тоже мусульманин. Ислам пришел в Куньян, родную деревню Чжи и Ляна, когда Чингисхан пронесся со своими монгольскими войсками по Юньнаню. Но только религиозная терпимость императора Юнлэ к исповедующим буддизм, ламаизм, конфуцианство, даосизм, ислам позволила юношам молиться в стенах Запретного города.

Лян один из немногих, кому Чжи доверяет среди евнухов, в чьих рядах процветает любовь к интригам и заговорам, начиная с мелких пакостей старых обабившихся чинуш до дерзких замыслов молодых, все еще цепляющихся за остатки былой мужественности, пока не стертые временем.

— Почему опоздал? — спрашивает Лян.

— Отрабатывал «Ветку цветущего персика».

Лян понимающе кивает и прощает. Почти пять лет имперской службы Чжи изучает науки, необходимые, чтобы стать картографом, — каллиграфию, навигацию, географию, картографию и астрономию, — и учение превратилось для него почти в богослужение. Он посвящает время своему мастеру урывками, между официальными обязанностями. Особенно это важно теперь, когда близится набор офицеров в команду для шестой имперской экспедиции адмирала Чжэна.

— Кто-нибудь еще заметил?

— Нет. Только я.

Чжи облегченно вздыхает. Он понимает, что один-единственный промах — и его вычеркнут из списков претендентов.

— Хвала Аллаху. Пошли, мы должны спешить на дневную трапезу.

Друзья ускоряют шаг, не отрывая глаз от мощенных плитняком дорожек обнесенного стеной Императорского города, внутри которого расположен Запретный город. Тем не менее молодые люди умудряются безошибочно пройти сквозь лабиринт на первый взгляд одинаковых красных дверей и оказываются в нужном им дворе. Они ступают на площадь к юго-западу от Бэйаньских ворот. На площади возвышается здание Силицзяня, Главного церемониального управления, престижного административного департамента, в котором евнухи заправляют всеми имперскими делами и где работают Чжи и Лян.

Юноши торопливо минуют Силицзянь и приближаются к внушительным тиковым сооружениям, предназначенным для трапез и сна евнухов. Каждый раз, проходя мимо недавно отстроенных зданий, Чжи невольно думает, как ему повезло: молодого евнуха могли бы распределить в помощники повара или садовника или отдать в услужение какой-нибудь младшей наложнице, и пришлось бы ему тогда жить во времянке, как живет его семья. А вместо этого ему предписано служить в единственном департаменте, предлагающем возможность учиться со знатоками академии Ханьлинь.