Тайна Пристройки 3

Бывший тюремный офицер, ныне работающий на проходной, отложил просмотр судебного бюллетеня и поздоровался с главным инспектором, который подал ему временный пропуск – пластмассовую карточку желтоватого цвета с металлической прищепкой и с надписью черными заглавными буквами: ПОСЕТИТЕЛЬ; под ним черным фломастером было написано «Инсп. Морс». У главного входа стояли в ряд мешки с корреспонденцией, которые, вероятно, дожидались почтовую машину. Морс собрался выйти, но его поразило удачное стечение обстоятельств – мешки шьют заключенные в тюрьмах. Он повернулся и заговорил с бывшим офицером:

– Вероятно, вы чувствуете себя как дома с этими мешками!

– Да! Подобные вещи не забываются, сэр. А я все еще могу узнать, где сделаны большинство из них – по печатям, имею в виду.

– Правда можете? – Морс подхватил один из серых мешков и охранник приблизился, чтобы на него посмотреть.

– Этот из тюрьмы «Скрабс».

– Говорят, в «Скрабсе» было полно преступников.

– Было такое – в мое время.

– Здесь, кажется, не бывает много преступлений, а?

– Есть много такого, что некоторые хотели бы утащить – преимущественно списки экзаменационных вопросов, конечно.

– И вы поэтому здесь.

– В последнее время стало трудно за всем уследить. Так много людей приходит – речь не идет о постоянно работающих сотрудниках – приходят торговцы, строители, электротехники, поставщики.

– И вы всем даете пропуски – как тот, что дали мне?

– Да, если это не постоянные посетители. А таким мы даем временный пропуск со снимком и прочим. Экономят много времени и избавляют от неприятностей.

– Понимаю, – сказал Морс.

В Кидлингтоне Морса ожидало письмо: белый конверт со штемпелем Лондона, адресованное главному инспектору Морсу (написанное изящным почерком) и пометкой «Строго доверительно и лично». До того как он вскрыл конверт, Морс был убежден, что его ожидает невероятно интеллигентное и жизненно важное открытие в деле Баумана. Но ошибся. Письмо было следующим:

Это любовное письмо, но пожалуйста, не стесняйтесь слишком сильно, так как в сущности это не имеет значения. Сейчас Вы занимаетесь расследованием убийства, и мы встретились недавно в связи с этим случаем. Не знаю почему, но думаю, что я быстро, счастливо и по-настоящему влюбилась в Вас.

Вот, это так!

Я не написала бы это глупое письмо, если бы не прочла биографию Томаса Харди, в которой он (по его собственным словам) рассказывает, что никогда не мог забыть лицо одной девушки, которая однажды улыбнулась ему, проезжая мимо верхом. Он знал имя девушки, по сути оба жили недалеко друг от друга, но их отношения никогда не развились даже до того, чтобы они заговорили между собой. А я хотя бы настолько преуспела!

Теперь порвите это! Я сказала о том, что испытываю к Вам.

Я почти хочу быть подозреваемой в этом деле. Может быть, я и есть убийца! Приедете арестовать меня? Прошу Вас!

В письме не было приветствия и подписи, и пока Морс читал, выражение его лица сочетало и неприязнь, и какое-то странно приятное чувство. Но, как сказала сама девушка (кем бы она ни была!) – это в сущности не имело значения. Все же, для любого мужчины было бы странно не заинтересоваться личностью подобного корреспондента. И в продолжение нескольких минут в это зимнее послеобеденное время, Морс сидел, задумавшись за столом. Вероятно, эта девушка очень привлекательна – и сделала всего одну ошибку в правописании…

В 17:10 позвонил Льюис – он ликовал.

ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА

Вторник, 7го января, после полудня

Если разберешься в авторе, то понять его произведения станет намного проще.

Г.В. Лонгфелло, «Гиперион»