Тайна проекта WH

Я слегка коснулся ладонью ее волос и подумал о том, что они, наверное, пахнут солнцем и весенними цветами.

– Прощай, Исабель. Прощай и будь счастлива. Благодарю тебя за все. Прощай.

Главная моя задача, когда я уходил от нее, заключалась в том, чтобы не остановиться и не оглянуться, ибо стоило мне только замедлить шаг, она бросилась бы за мной, а это было бы совсем ни к чему…

Слева выплыла из темноты и снова уплыла в нее черная громада Монканы. До границы оставалось немного. Через каких-нибудь двадцать-двадцать пять минут я должен был оказаться в относительной безопасности.

Вообще-то ауриканскую границу следовало считать чисто географическим понятием. Практически эту воображаемую извилистую линию можно было беспрепятственно пересекать почти где угодно. Лишь в аэропорту Ла Паломы, а также на приграничных станциях железной дороги да на Панамериканской магистрали осуществлялись паспортный и таможенный контроль.

Когда до полосатого шлагбаума, обозначавшего конец ауриканской территории, оставалось километров пять, я свернул вправо на узкую дорогу, которая, нырнув в джунгли, сразу же исчезала в них, как в туннеле. Дорога забирала в сторону границы. Это меня устраивало, и я медленно поехал по ней, то и дело притормаживая перед колдобинами и кочками. Наконец остановился у ветхого мостика, переброшенного через неширокую гнилую речку. Тут, по моему разумению, и был самый край Аурики. Мне оставалось закопать или утопить свой пышный мундир, переодеться в штатский костюм, который я еще накануне положил в багажник «Ягуара» вместе с предметами первой необходимости, деньгами и панамским паспортом – подарком Рудольфа Буххольца-старшего – и перейти на другой берег речки. Фуражку, бутафорскую саблю и всамделишный пистолет я бросил на заднее сиденье машины перед тем, как отправиться на пресс-конференцию. Однако прежде чем принять новое обличье, мне надо было немного прийти в себя, отдохнуть и кое-что обдумать. Я сел на ствол дерева, догнивавшего у воды, и попытался расслабиться. Меня тревожила судьба «Фанатика». Несомненно, контрразведка возьмет его в активную разработку как моего бывшего приятеля. С объекта не выгонят: Рудольф начинен секретами. Очевидно, подвергнут проверке на детекторе лжи. Выдержит ли? Немногие выдерживают. Только не признаваться ни в чем! Ведь улик никаких! Отведут от секретных работ? Куда? На «Дабл ю-эйч» все секрет. Лишь бы не убили. Вся надежда на то, что американцы убеждены в невозможности утечки информации с объекта. «Фанатика» надо немедленно законсервировать. Прекратить с ним связь на полгода или даже на год. Выждать, пока пыль уляжется. Парень он толковый, да и подготовлен неплохо. Должен сдюжить. Герхард Крашке? С этим ничего страшного не произойдет. Его никто никогда не принимал всерьез. Вышвырнут из армии и забудут. А он столько наворовал на своем складе, что до конца дней хватит. Вот Обезьяньему Заду не сдобровать. Ведь это он устроил меня в президентскую гвардию. Может и в Монкану загреметь. И поделом ему, старому фашисту!

Я отцепил от кителя один из орденов и швырнул его в воду. За ним последовали второй, третий, четвертый. Булькнув, каждая из регалий мгновенно уходила на дно. Орден Белого Кондора топить я не стал. Было бы безумием выбрасывать вещь, стоившую несколько десятков тысяч долларов. И вообще этот орден нравился мне своим рисунком и формой. Гордая белая птица над гордой белой вершиной. Мастер, изготовивший высший знак отличия Аурики еще во времена Делькадо, был талантливым человеком.

Я встал, подошел к «Ягуару» и, хлопнув его по остывающему капоту, подумал, что у меня больше никогда не будет такой машины. Открыл багажник, достал оттуда чемодан со штатским реквизитом и собрался было уже переодеться, как вдруг в спину мою уперся ствол автомата и мне что-то громко скомандовали по-испански. Подняв на всякий случай руки, я медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел перед собой трех бородатых молодых людей, увешанных разнотипным и разнокалиберным оружием. Один из них задал мне какой-то вопрос. Я ответил по-английски, что не понимаю. Тогда они быстро обыскали автомобиль и меня, выгребли все из салона, багажника и карманов моей униформы, а после этого велели мне идти по едва заметной грязной тропе вглубь мокрых, пахнущих теплым болотом зарослей. Их старший двигался впереди, освещая путь фонариком, двое других следовали сзади.

Тропа, постепенно поднимаясь в гору, становилась шире и суше. Минут через тридцать передо мной открылась большая поляна, видом своим напоминавшая сонный цыганский табор. Несколько костров красновато подсвечивали парусиновую палатку, шалаши, построенные из веток и листьев, лошадей, привязанных к деревьям. Были там еще полевая кухня североамериканского образца да самодельное приспособление для купания, основным компонентом которого являлась двухсотлитровая металлическая бочка, установленная на деревянном помосте высотою чуть побольше человеческого роста. Откуда-то из темноты доносились бреньканье гитары и тихое пение.