Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

Право же, я ничуть не жалел о возможности сбежать наверх. Шерингэм тоже отправился спать. Арморель же заявила, что слишком взволнована, став главной подозреваемой, и не в силах будет уснуть, а потому пойдет лучше в гостиную и почитает часок-другой что-нибудь успокаивающее. Она обещала потом погасить свет.

Оставшись наконец один, я испытал сложную гамму чувств. Безмерное облегчение при мысли, что я избавился наконец от назойливого внимания полиции, смешивалось с твердой решимостью не допустить, чтобы моя свобода была куплена ценой того, что сама Арморель попала под подозрение. Что же до главного моего чувства – неимоверной и всепоглощающей благодарности к милой девочке за проявленное утром немыслимое благородство, – то я и сейчас не в силах писать о нем сдержанно.

Однако что же делать? Я то повторял себе, что не могу принять столь щедрый дар, то приходил к выводу, что не должен отказываться, если только Шерингэм сумеет обелить ее имя столь же эффектно и безоговорочно, сколь она обелила мое. Но как он достигнет цели, не вовлекая в и без того запутанную ситуацию какое-либо третье лицо? Нет, немыслимо. Я пребывал в полном смятении и вдобавок чувствовал, сколь недостойно повел себя по отношению к Арморель. Я принял ее непревзойденное самопожертвование как нечто само собой разумеющееся, даже не поблагодарил должным образом (не говоря уж о том, что в данном случае никаких благодарностей не хватит). А ведь она была готова ради меня солгать, будто убила своего кузена!

Не раздеваясь, я бросился в кресло и все еще пребывал во внутреннем разладе, обдумывая все эти вопросы, когда в дверь еле слышно постучали, и в комнату вошел Шерингэм в пижаме и халате.

– Всего лишь пара слов напоследок, Килька, по-настоящему наедине, когда нас никто не слышит, – негромко произнес он, придвигая себе кресло.

– Хорошо, что ты пришел, – обрадовался я. – Шерингэм, я страшно встревожен. Что мне делать? Прошу, посоветуй. Я не могу позволить бедной девочке и дальше играть эту роль, если тем самым она подвергает себя опасности. Но ты говоришь, никто не поверит мне, как бы пылко я ни опровергал ее рассказ – даже если я сам заявлю, что застрелил Скотта-Дэвиса. Что же мне делать?

– Именно поэтому я и пришел поговорить с тобой, – бодро отозвался он. – Послушай, я так понимаю, ты на все готов, лишь бы спасти ее?

– Господи, ну конечно! Конечно, готов.

– Что ж, Килька, тогда в первую очередь осознай вот что. У полиции есть всего лишь один свидетель против нее. Всего один – и это ты. Согласно ее истории, ты видел, как она появилась с той стороны – ну, примерно с той стороны, – где кузен ее уже лежал мертвым. Она превратила тебя в свидетеля против нее.

– Я стану все отрицать! Я вообще не видел ее там, а уж тем более не видел, чтобы она шла с той стороны. Как я могу быть свидетелем против нее, если дам показания, полностью противоречащие ее рассказу?

– У меня такое впечатление, что, если ты вообще дашь показания, ты ей навредишь. Если ты, как сказал сейчас, станешь отрицать ее рассказ, суд запросто может предположить, будто вы сговорились, чтобы обелить друг друга. Говоря напрямик – что вы сговорились убить Эрика Скотта-Дэвиса, а потом выгораживать друг друга.

– Именно это я и сказал ей, хотя в то время считал излишней предосторожностью… ну, когда эта славная девочка предложила…

Смутившись, я умолк.

Однако Шерингэм настаивал, и поскольку весь этот эпизод лишь еще раз свидетельствовал в пользу Арморель, я рассказал, как она предложила выйти за меня замуж, если я сочту это полезным.

Я ждал, что Шерингэм снисходительно улыбнется, но нет.

– Значит, она продемонстрировала куда больше здравого смысла, чем ты, – немедленно откликнулся он. – Килька, я пришел предложить именно этот путь.

– Шерингэм! – потрясенно вскричал я.

– Послушай, – быстро произнес он, – вы двое в этой истории в одной связке. Можете обвинить друг друга, можете оправдать, можете давать показания в пользу или против друг друга. Но лучше всего вам не давать показаний вообще. Ты не хочешь, чтобы она ради тебя лжесвидетельствовала, она не хочет, чтобы ты лез вон из кожи, стараясь опровергнуть ее лжесвидетельство. Полиции будет нечего предъявить ни одному из вас без обвинительных показаний второго: останутся лишь подозрения. Не вижу, как после ее показаний они могли бы арестовать одного из вас, не вызвав другого в поддержку своей версии. Очевидным образом, теперь вам надо сделать так, чтобы это стало решительно невозможно. Есть только два способа достичь этой цели: либо вы оба должны быть мертвы, либо женаты друг на друге. И я не призываю к двойному самоубийству.

– Господи, – только и ахнул я. – Но…

– Да.

– Но ты ведь понимаешь…

– Что?

– Ну, – произнес я, охваченный смущением, – было бы совершенно нечестно, что ей придется страдать из-за… право, Шерингэм, я имею в виду…

– А ты уверен, что она будет так уж страдать? – улыбнулся Шерингэм.

– Я… что-то не понимаю…

– Килька, скажи мне правду. Не вставай на дыбы, не выпячивай грудь и не пыжься, просто скажи правду. Ты испытываешь к этой барышне нежные чувства?