Тайна серебряной вазы

– Он не сказал. Медальон, записка – я сам гадаю.

– А с какой целью вы украли, он не объяснил? – Елизавета Викентьевна смешливо наморщила губы.

– Нет. Он специально велел посадить меня на ночь в кутузку, чтобы я подумал и признался. Я перебирал события, обдумывал все возможные варианты...

– Но, слава Богу, что он наконец понял беспочвенность своих подозрений и отпустил тебя, – перебила Клима тетушка, не сводившая с племянника любящих глаз.

– И здесь вы не угадали, – интригующе продолжил Клим Кириллович, – ничего он не понял. Утром я ему спокойно объяснил, что интересующий его предмет может по-прежнему находиться в пеленке. В морге, в могиле, вместе с младенцем. Он меня и выпустил, доказательств моей вины у него нет, да и откуда? Однако он потребовал, чтобы я написал обязательство явиться по первому требованию в участок.

– Да, а я думала, что в истории с младенцем все ясно. – Брунгильда чуть-чуть наклонилась вперед и опустила голову.

– А я знала, что не все ясно, что с этим младенцем должны происходить чудесные явления, – не выдержала Мура. – Помнишь, мы ездили на кладбище?

– Девочки, не мешайте Климу Кирилловичу рассказывать дальше, – примиряюще вмешалась Елизавета Викентьевна, – я сгораю от нетерпения. Что же дальше?

– А дальше я пришел домой, привел себя в порядок, немного успокоился. Обнаружил записку тетушки Полины, где она сообщала, что поехала к вам. И только собрался вслед за ней, как за мной пришли и потребовали вновь явиться в полицейский участок.

– Как, понять? – возмутилась Мура.

– Пришлось идти, я же давал письменное обязательство, – вздохнул Клим Кириллович. – И как вы думаете, зачем?

– Надеюсь, они принесли вам извинения. – Прекрасные глаза Брунгильды выражали сочувствие, в сторону Клима Кирилловича из-под шелковистых густых ресниц летели голубые искры.

– Неужели они нашли то, что искали? – В голосе тетушки Полины звучала надежда.

– Не знаю. Но они передо мной не извинились. – Клим Кириллович поклонился Брунгильде. – Значит, я остался у них на подозрении. А вызвали они меня опознать пеленку и шаль, в которые был завернут младенец в ту рождественскую ночь.

– И вы их опознали? – с сомнением спросил профессор.

– Да, я подтвердил, пеленка была вместе с шалью, которую мне дали в булочной, когда я выходил на улицу вынимать младенца. Шаль опознал и управляющий ширхановской булочной. Так что здесь ошибки быть не может.

– И все-таки я не понимаю, – сказал профессор, – почему так много внимания уделяется этому подкидышу?

– Наверное, подкидыш не обычный, – начала было Мура но спохватилась и замолчала.

– Я тоже склоняюсь к этой точке зрения, – мрачно поддержал Муру доктор. – И знаете, почему? Первое, самое странное и страшное – покровы они извлекли из могилы, ребенок-то был уже погребен. Эксгумация трупа требует серьезных оснований. Второе, 'тогда ночью я не очень-то разглядел эту злополучную пеленку, но здесь при дневном свете я отчетливо увидел, что она сделана из ткани хорошей выделки. Боюсь, ткань очень дорогая – в таких пеленках городская беднота детей не подкидывает. Сейчас пеленка запачкана землей, захватана грязными руками, да и какие-то то ли стружки, то ли опилки к ней пристали, но даже теперь понятно, что вещь роскошная.

– Выходит, – с возмущением перебил доктора профессор, – ребенком без роду, без племени, пусть и в хорошей пеленке, занимаются секретные службы с чрезвычайными полномочиями, проводят обыски без разрешения, арестовывают уважаемых добропорядочных людей?

– А вдруг это был похищенный ребенок императора Николая? – нетерпеливо высказала очередную догадку Мура. – Он ведь ждет наследника престола.

– И что, похищенного наследника трона умертвили и похоронили на Волковом кладбище? – с негодованием отверг предположение дочери профессор. – Нонсенс!

– Я думаю, – продолжил Клим Кириллович, – что это мог быть ребенок богатого человека. Не Императора, конечно, но человека знатного и богатого. Возможно, ребенка похитили и теперь его ищут.

– С помощью секретных служб? – возразил профессор. – А почему не с помощью полиции?

– Непонятно, – согласился доктор, – кроме того, у меня создалось ощущение, что они интересуются не столько самим ребенком, сколько тем, что было при нем и что я, по их версии, мог украсть.

– Получается, младенец и то, что было спрятано кем-то в его пеленке, вызывают интерес людей с чрезвычайными полномочиями, – тихо заметила Елизавета Викентьевна.

Едва она закончила фразу, как в гостиной раздались какие-то странные звуки.

– Что это? – встрепенулся профессор. Елизавета Викентьевна выдержала небольшую паузу.

– Ты только, дорогой, не удивляйся.

– Что еще, наконец? – сердито перебил супругу Николай Николаевич.

– Попугай. – Лицо Елизаветы Викентьевны оставалось серьезным и непроницаемым. – Обычный попугай.

Профессор оглядел комнату, поднялся с кресла и направился в угол, где на столике стояла клетка, накрытая черной тканью. Резким движением он сдернул ткань и отпрянул.

Захлопавший крыльями белый попугай, вытаращившись на профессора, заорал дурным голосом свое: «Ры-мы-ны-ды-рры-ры-мы-ны-ды-рры!»

Глава 12