Тайна шести подков

— Пойдем, Барри…

Спрут затрусил щупальцами, и его хозяин сказал:

— Нет уж! Мы опоздали из-за тебя. Из-за того, что ты так долго ужинал. Второй ужин будет уже в поезде.

Мистер в шапокляке двинулся к скамейкам зала ожидания. Плюхнув на одну из них чемодан, он опустил спрута на пол и привязал его поводок к ножке скамейки. После чего огляделся в поисках одного из кофейных автоматонов, но, вспомнив, что сам он находится не где-нибудь, а в Тремпл-Толл, где их еще не изобрели, пожал плечами и испустил тяжкий вздох. Впрочем, особо отчаиваться мистер в шапокляке не стал — вместо этого он переключил под ручкой чемодана пару рычажков. Вскоре чемодан задрожал, и в его крышке открылась дверца, из которой выдвинулась исходящая паром чашка…

До полуночного поезда было еще так долго…

Тем временем наблюдавший за ним некий господин записал в свой блокнот:

«Непунктуальщик № 34. Шапокляк, трясущиеся щеки, выпученные глазенки, разные носки, неправильно застегнутые пуговицы, пальто в чернилах и ручной спрут».

Дописав, вокзальный констебль мистер Бэнкс закрыл блокнот и растянул лягушачьи губы в улыбке: в его коллекцию опаздывающих добавился еще один экземпляр.

— Тридцать четвертый, — сообщил констебль.

Вовсю храпящий на скамейке рядом напарник, мистер Хоппер, не просыпаясь, буркнул:

— Хпрфффф… Я счастлифффф… пфф…

Вокзальные констебли Бэнкс и Хоппер любили свою работу, хотя она и была зубодробительно скучной. За годы, проведенные у своей сигнальной тумбы, они научились скучать профессионально. Большую часть времени, сменяя друг друга, Бэнкс и Хоппер дрыхли. И хоть считалось, что закон не дремлет, но иногда все же этот самый закон бессовестно и с тем совершенно беззаботно спит на посту, когда ничего интересного не происходит… Вокзальные констебли считали, что раз они присутствуют, этого достаточно.

Бэнкс спрятал блокнот в карман мундира и раскрыл вечернюю газету. Почти всю первую половину выпуска занимали статьи и заметки о предстоящей судейской партии в бридж. Скука смертная…

О ногу констебля что-то ударилось и кто-то сказал: «Ой!»

— Смотри, куда прё… — Бэнкс оборвал себя, увидев того, кто потревожил его полицейский покой.

Перед ним стояла миниатюрная девушка в темно-зеленом форменном мундире Паровозного ведомства; из-под фуражки выбивались короткие каштановые волосы. Девушка сжимала в руках трость и незряче глядела мимо констебля.

— О, мисс Летти! — Толстяк Бэнкс попытался втянуть живот и сел ровно, словно девушка могла увидеть это.

Мисс Летиция Бракнехт была внучкой господина начальника вокзала, но констебль робел в ее присутствии не поэтому. В его понимании, кого-то миловиднее представить было сложно, и ее не портили даже плохо затянувшиеся ожоги вокруг глаз — следы старой трагедии.

Сбоку раздалось ехидное «Хм», и Бэнкс поморщился: Хоппер знал о симпатиях, которые он питает к мисс Летти, и всячески над ним насмехался из-за этого.

— Добрый вечер, мистер Бэнкс, добрый вечер, мистер Хоппер, — сказала девушка.

— Как поживаете, мисс Летти? — спросил Бэнкс, демонстративно не замечая, как Хоппер тычет его в бок локтем. — Вышли прогуляться?

Почти все время мисс Летти проводила на вокзальном чердаке, где следила за большими часами. Кто-то мог бы усомниться, что это подходящая работа для слепой, но несмотря ни на что часы вокзала Тремпл-Толл неизменно показывали точное время. Сами констебли недоумевали, как Летти Бракнехт удается настраивать их, не видя ни стрелок, ни шестеренок, но спросить они не осмеливались.

— Да вот вышла за газетой, — сказала девушка.

Еще одна странность: зачем слепой газета?

Но об этом ни Бэнкс, ни Хоппер и вовсе никогда не задумывались. Раз в день мисс Летти спускалась в зал ожидания и покупала в тумбе вечерний выпуск.

— Возьмите мою! — Бэнкс поспешно сложил газету и протянул ее девушке. Та не отреагировала, и он, залившись краской, вложил вечерний выпуск в ее руку.

— О, благодарю. — Девушка одарила темно-синюю полицейскую тумбу, стоявшую рядом с Бэнксом, улыбкой.

Бэнкс чуть сдвинулся, чтобы оказаться напротив улыбки.

— Что-то интересное пишут? — спросила мисс Бракнехт.

— Ни словечка, — ответил толстяк. — В Саквояжне все помешались на судейском бридже — только о нем и болтают.

— О, бридж! Вы, должно быть, болеете за господина Сомма?

— Само собой, — кивнул Бэнкс.

— Начальство, как-никак, — добавил Хоппер. — Но господин Сомм выиграет, в этом нет сомнений. Мы в нетерпении ждем полуночи, когда партия состоится. От победы нашего достопочтенного судьи многое зависит.

— Правда? — удивилась мисс Летти. — Что именно?

— Благосклонность господина Сомма и его душевный покой на ближайший месяц как минимум, — сказал толстяк. — Он же лопнет от ярости, если проиграет, и этот взрыв затронет всю Саквояжню.