Тайна старого фонтана

Я понимаю, что хотела бы сказать ей многое: что Барбаросса спас меня, что ее тайна помогла мне забыть о собственной и подарила надежду на будущее, и если бы не вошла в ее жизнь, никогда не возродилась бы к собственной. Конечно, сравнивать происшедшее с нами невозможно, но есть и общие черты. Мы обе полюбили мужчину, обеим перешла дорогу другая женщина, и обе столкнулись со смертью, которая перевернула все с ног на голову. Но моя история — детская книжка с картинками в сравнении с сагой Вивьен Локхарт. Не хотела бы я, чтобы у нее был такой грустный финал. Я бросаю взгляд на обрывок бумаги. Меня охватывает жгучее желание выполнить ее просьбу. Я обязана найти Джио Моретти, пока не поздно. У меня мало времени.

Звонит Макс. Я не в состоянии рассказывать ему все по телефону, и мы договариваемся встретиться чуть позже. Я представляю себе, как расскажу ему все, а для начала раскрою правду о том, где пряталась Вивьен все это время, поведаю о выдуманной Адалине… и в конце концов дойду до смерти мальчика. Все это время я была одержима своей проблемой, жалела себя, возмущалась чужой подлостью и ждала, что жизнь исправит все за меня. Я даже понятия не имела, что значит бороться по-настоящему. К черту Джеймса Кэллоуэя и его зацикленность на себе! К черту всех, кто осуждает мои действия, не зная, как все было на самом деле. Вивьен показала мне, что значение имеют только те, кто делит с тобой жизнь: они знают правду. Для остальных это не их дело.

* * *

Какое-то время я сижу во дворе церкви, продумывая следующий свой шаг. Джованни Моретти не видели и не слышали много лет, с тех пор как Вивьен проводила его взглядом, когда он покидал Барбароссу с единственной сумкой на плече.

— Он ушел в закат солнца, — сказала мне Вивьен, уезжая. — Я всегда считала, что небо послало ко мне ангела в его лице, но в тот момент почувствовала это острее всего…

Внезапно звук сирены останавливает поток моих мыслей.

Он так резко разрывает тишину, что я вынуждена поскорее пересечь церковный двор и выйти на улицу. Там меня встречает хаос. Толпа бежит к мосту — видимо, оттуда видна причина всеобщей суматохи.

— Что происходит? — спрашиваю я по-итальянски у стоящего рядом мужчины.

— Пожар в районе холмов, — отвечает он. Я поворачиваюсь и вижу вдалеке дым. — Говорят, замок Барбаросса горит.

* * *

Не дослушав его, я бегу. Слышу едкий запах гари, над холмом поднимается столб серого дыма. Я не подозреваю, что мой итальянский настолько хорош, пока не останавливаю на обочине дороги парня и не уговариваю его одолжить мне велосипед. Я сую деньги ему в руку и через секунду уже кручу педали.

Движение на дороге блокируют пожарные машины, полиция и скорые, не давая проехать больше никому, поэтому я ныряю в ближайший переулок и петляю по узким улочкам, злясь, что не могу ехать быстрее, и мечтая не встретить препятствий на пути, чтобы я поскорее могла добраться до холмов, которые стали для меня домом. Домом.

Это слово заставляет меня содрогнуться, потому что Барбаросса остается странным пугающим замком, на порог которого я ступила несколько недель назад. Но все же я несусь к нему, как стремилась бы к дому своего отца, к дому, где выросла, где умерла моя мама. Он важен для меня. Улочки становятся все уже, поднимаясь вверх, люди вокруг стоят, вглядываясь в горизонт, рев сирен держит всех в напряжении. Дыма становится все больше, он покрывает сединой чистое голубое небо, перестает быть просто поднятым в воздух пеплом и становится живым существом, особой формой жизни, питающейся любовью и ненавистью, сеющей смерть и хаос.

Я проезжаю мимо журналистки, ведущей репортаж по телефону, мимо мальчишек, снимающих происходящее. Никто из них не может представить себе холмы Фьезоле без Барбароссы, как и без лимонной рощи, без крохотных церквушек с их холодными на ощупь фресками и тихим звоном колоколов по утрам. По мере моего приближения дорога становится шире, запах сильнее, а рев моторов громче, теперь он смешивается с человеческими голосами, с громкими выкриками и приказами, сопровождающими работу бригады спасения. Спасения. Там ли Вивьен? Нет, она должна была уехать. В моей голове рождается мысль о Вивьен, о пожаре, о том, что стало его причиной, но вой сирены обрывает ее.

В конце концов я добираюсь до замка, вернее, до того, что от него осталось. Языки оранжевого пламени видны в окнах на верхних этажах, огонь шумит и плюется сажей. Я бросаю велосипед и иду к воротам: все равно мне не пробраться на нем мимо стоящих повсюду огромных машин, натянутых шлангов, поднимающихся лестниц — в этой толчее попытка проехать была бы обречена на провал. Барбаросса пылает, и вместе с огнем из его глотки будто вырывается сдерживаемый годами крик.

— Синьора, вам нельзя здесь находиться, — говорит один из карабинеров.

— Я живу здесь.

— Ваше имя?

— Люси Уиттекер — я подруга Вивьен Локхарт.

— А где сама Вивьен?

Я открываю рот, чтобы сказать ему, куда она направилась, — ее местонахождение нацарапано на листе, спрятанном в моем кармане, — но останавливаю себя.