— Он просил сразу и обратный билет, в тот же день. Но на «Сапсан» уже не было, я предложила другой поезд… Купе, рано утром прибывает. А он почему-то хотел именно в этот день вернуться. Ладно, говорит, попробую в Питере купить перед отъездом, наверняка будут…
Выходит, с утра человек собирается отправиться на экскурсию, а вечером того же дня стреляется?
Что ж, пришло время побеседовать с коллегами полковника.
Заместителя, а нынче исполняющего обязанности начальника УВД на месте не оказалось. Зато секретарь Леночка — почти точная копия кассирши, такая же кругленькая и жизнерадостная, — с готовностью согласилась поболтать с симпатичными столичными оперативниками.
— Александр Викторович очень был предан работе, только ею и жил. За полгода, что здесь работаю, ни разу не припомню, чтобы звонил по личным делам. У него же и семьи не было. Он вообще ни на что, кроме службы, не отвлекался.
Бывает, конечно, и такое, подумал Владимир. Но в памяти всплывал совсем иной образ Иволчева — вполне типичного курсанта: балагура, ценителя женского общества и веселого застолья, короче, обычного среднестатистического парня без особых комплексов, пристрастий или отклонений.
— С утра — летучка, — продолжала рассказ Леночка, — потом принимал по отдельности начальников отделов, если у них какие-то сложные дела, а если дел особых не было, после обеда шел пострелять…
— Что-что? — Воронцов напрягся.
— Ну, он часто в тире тренировался, когда время свободное было. И три раза в неделю по вечерам на самбо ходил. Говорил, что начальник должен подчиненным пример показывать и всегда быть в хорошей форме…
— А стрелял он из табельного оружия, конечно?
— Конечно. Как же иначе?
— И в день самоубийства тоже? — Он нарочно сделал ударение на этом роковом слове.
— Да, и в этот… — Леночка запнулась и внезапно, глядя прямо в глаза Владимиру, выпалила: — Никакое это не самоубийство!
Воронцов молчал, ожидая продолжения. Но его не последовало. Девушка мгновенно замкнулась, словно спохватившись, что сказала лишнее. Сославшись на дела, она стала лихорадочно перебирать лежащие в полном порядке бумаги, листать ежедневник, делать в нем какие-то явно ненужные пометки, проверять почту.
— Вы что-то хотели сказать про самоубийство, — через несколько минут напомнил Владимир.
— Нет-нет, это так… — Елена опустила глаза. — Просто не верится, что его уже нет, вот и говорю всякие глупости.
Вполне правдоподобно. Он понял, что об этом не услышит больше ни слова.
— Ясно. Тогда просто расскажите, что было в тот день.
Она сразу же расслабилась и принялась вспоминать, изредка заглядывая в ежедневник:
— Утром было совещание руководителей отделов. По телевизору должны были футбольный матч транслировать, первенство страны, кажется… а у нас в городе такие события непременно с беспорядками связаны… Как и в Москве, впрочем, хотя масштаб, конечно, поменьше… Потом Александр Викторович поехал в мэрию, там тоже совещание было, плановое. Вернулся, сразу в тир отправился, как обычно. Он после этих совещаний особенно старался отвлечься. Не любил он эти сборища… Ну а дальше посмотрел список тех, кто на прием записан, сказал, чтобы отменила и шла домой, — Владимир вопросительно поднял брови, и она пояснила: — Поздно уже было.
— И вы ушли, а он остался?
— Наоборот. Он сразу, как распорядился, так и ушел.
— Он так часто поступал?
— Бывало…
Ну что ж, в общем-то, обычный день обычного начальника управления. Ничего нового.
Впрочем, и того, что он узнал, было достаточно. Если выстрел сделан больше чем пять часов назад, то по частицам пороха невозможно определить, когда именно он был произведен. Иволчева нашли поздно утром. Экспертиза определила, что к тому времени он был мертв уже двенадцать часов, то есть умер между десятью и одиннадцатью вечера. Потому, кстати, соседи и не обратили внимания на выстрел — на улице в тот час еще во всю отмечали победу подмосковной команды: как обычно, истошно орали, пускали ракеты, гудели клаксонами автомобилей. Это было отмечено и в протоколе.