На такой высоте уже ощущался недостаток кислорода, однако кислородные баллоны остались там, во втором лагере, поэтому дышать приходилось через раз.
— Какие — «минус тгидцать»?! — не расслышал Курт Йоханнсон. — Тут все минус согок!
Второй зажал ледоруб под мышкой, освободившейся рукой оттянул край приятельского капюшона и просипел в белое заидневевшее ухо:
— Мы жаблудилишь! Ветер крепчает! Надо жарыватьшя в шнег! Иначе труба!
Кровь, выступившая на растрескавшихся губах, тут же превратилась в замороженную корку. Не иначе, потребуется пересадка кожи. Говорить нормально второй уже не мог, губы полностью потеряли чувствительность и вместо внятной речи получалась сплошная шепелявость. Но на этот раз слова достигли цели.
— Где тут, к дьяволу, снег?! Лед один! — прохрипел первый в связке. — Надо впегед идти, Кнут, впегед!
Кнут Юргенсен хотел возразить в том смысле, что идти вперед ничуть не лучше, чем назад или влево, или даже вправо — вверх по почти отвесной стене ледопада… но не успел.
Он вытянул руку, указывая на что-то приятелю, и тут особо смачный шквальный порыв ветра, утяжеленный снегом и ледяной пылью, курьерским поездом ударил не держащегося за ледоруб шведа в грудь, повалил и потащил в сторону ранклюфта. Сила удара была такова, что не удержался на ногах и Йоханнсен. Упали оба.
Оба кричали — но вопли тонули в триумфальном реве стихии.
Кнут Юргенсен выпустил и тут же потерял ледоруб. Курту Йоханнсону удалось вогнать крюк в алмазной твердости ледяную толщу и зафиксироваться, но в тот же миг тюк со снаряжением, гонимый ураганом, перевалил через кромку ранклюфта и сорвался в шестидесятиметровую бездну.
Веревка была закреплена на поясе Кнута Юргенсена, и рывок свел на нет победу Курта Йоханнсона. Оставляя на льду извилистую борозду, крюк пополз дальше, увлекаемый весом брутто двух альпинистов и поклажи.
— Режь вегевку! Вегевку режь!
Этот крик Йоханнсона, конечно, не был услышан Юргенсеном. Но Юргенсен и сам понял, что надо делать. Негнущимися, потерявшую всякую чувствительность пальцами (с ними тоже, по-видимому, придется распрощаться), он по памяти, на интуиции нащупал ножны, дернул предохранительную застежку и вытянул клинок.
Вот был бы номер, если б непослушные пальцы нож не удержали! — однако удержали. Взмах руки — и струной лопается веревка. И непомерная тяжесть, тянущая людей в могилу, исчезает, как не бывало. Крюк прочно уцепился за лед, и смертельное соскальзывание прекратилось на расстоянии пяти метров от пасти ранклюфта.
Помогая друг другу, Юргенсен и Йоханнсон выбрались на покатый карниз, свисающий с перевала в сторону скального основания склона. Ветер немного утих, словно устав бороться с двумя бродягами, и шквальные очереди снега превратились в пусть и злые, но не столь жалящие вихри.
— Святая Дева Мария… — только и смог выговорить Йоханнсон. Он опустил маску на подбородок и глубоко вдохнул мороз. — Я уж думал — все…
— Я… швет видел… — задыхаясь, прошептал Юргенсен и сильно дернул коллегу за рукав. — Швет… Вон там…
Йоханнсон озабоченно нахмурил заиндевевшие брови. Вызванные жаром галлюцинации на такой высоте не редкость, но хлопот окружающим доставляют уйму. А аспирин, эритромицин и синафлан — все осталось там, в тюке, нынче покоящемся на дне ранклюфта…
— Погаши фонарь, тогда увидишь…
Помедлив, Йоханнсон подчинился, и тьма обрушилась на двух путешественников. Обняла, укутала, смешала право и лево, верх и низ.
— Ну, видишь?
Юргенсен указал в сторону невидимого из-за пурги серака. И хотя его указующий обмороженный перст был так же невидим, Йоханнсон действительно разглядел — метрах в десяти справа, там, где во тьме угадывался подрезанный бергом фирновый склон у последнего купола перед гребнем, редко, но с намекающей на искусственную природу периодичностью вспыхивали голубоватые искорки. Курт протер залепленные снегом защитные очки.
— Может, это молнии? — прокричал Курт. — В горах часто бывают молнии! И даже шаговые!
— А почему на одном и том же меште?! — Кнут яростно потер нос сквозь маску. Неужели и нос придется ампутировать?
— Ну, не знаю!..
— Надо пошмотреть, что это!
— Кнут, мы на секгетном задании, помнишь? А вдгуг эта засада?
— Ждещ?!
— Мы должны дойти до вершины! Это пгиказ, не забыл?
— Ешли мы не найдем укрытие, чтобы переждать бурю, мы никогда не поднимемшя на Эверешт!
И он первым шагнул в сторону загадочных искорок.
Курт Йоханнсон раздраженно сплюнул по ветру. Слюна замерзла на лету, ветер подхватил ее и разменной монеткой покатил в ранклюфт. А Йоханнсон поморщился от боли: три перехода назад он прикусил себе язык, тот распух нещадно и кровоточил при малейшем им движении, а вместо членораздельной речи получалась сплошная картавость. Но ампутировать язык Курт не даст.