Тайна трех: Египет и Вавилон

Взглянул я на небо, и вот, тишина;Весь же род человеческий в перст отошел,И гладка поверхность вод, как крыша гладкая. —Люк я открыл, свет упал на лицо мое;Сел я, поник и заплакал,Слезы текли по щекам моим…(Gilgam., XI, 133–138)

В Божественной Книге ничего нет равного этим слезам человеческим.

XLVI

Когда ковчег остановился на горе Низир (Nisir), Атрахазис выпускает по очереди голубя, ласточку и ворона, чтобы узнать, сошла ли вода с земли. Голубь и ласточка вернулись в ковчег, «не найдя места покоя для ног своих» (Быт. VIII, 9).

Ворон полетел, место нашел,Сел — клюет, каркает — не возвращается.(Gilgam., XI, 154–155)

Тогда Атрахазис выходит из ковчега и приносит на горе жертву богам:

Сладостный запах учуяли богиИ слетелись на жертву, как мухи.(Gilgam., XI, 161–162)

Бог Эа благословляет Атрахазиса:

Атрахазис с супругой были доныне людьми;Ныне же будут, как боги, в сонме богов.(Gilgam., XI, 202–203)

Судьба Атрахазиса таинственнее Ноевой: этот родил второе человечество и умер, как человек; тот не рождает и не умирает, как бог (второе человечество Иштарь-Мами творит из персти земной, так же как первое). На краю света, в Устье Рек, где был Эдем, поселяется Атрахазис, последний человек первого человечества, как Второй Адам, бессмертный, вкусивший от Древа Познания и Древа Жизни вместе.

Чей же это прообраз, чья тень? Богочеловека или человекобога? И здесь опять двойной, вопрошающий смысл Вавилона.

XLVII

Вообще внутренний смысл обоих сказаний, библейского и вавилонского, вопреки внешнему сходству, глубоко различен: одна песнь, двумя голосами разно спетая.

Когда выпущенный голубь возвратился, «Ной простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег» (Быт. VIII, 9). Бледный луч солнца сквозь тучи потопа, вспыхнувшая радуга Завета, темный люк в осмоленной крыше ковчега и на простертой иссохшей ладони шестисотлетнего старца розовые лапки белого голубя: трагедия кончается идиллией, ревущая буря потопа — голубиным воркованием, здесь, в Бытии, а там, в Гильгамеше, — карканием ворона.

Наступит ли конец и второго мира так же, как первого, этого не знает Бытие или не хочет знать, а Вавилон знает. Об этом-то конце зловещий ворон и каркает.

XLVIII

Согласно с Берозом, последним истолкователем незапамятно-древних вавилонских сказаний, бытие мира состоит из ряда «великих годов», и каждый имеет лето и зиму: зима наступает, когда все созвездия соединяются в точке Водолея или Рыбы; лето — в точке Льва или Рака. Каждая зима начинается всемирным потопом ; каждое лето — пожаром (Beros. Babylon. Fragm.).

Так все мировые круги, «обороты великих колес», ovra delle rote magne, совершаются между двумя концами-началами, и каждый, обнимая 432000 лет, есть точное повторение предыдущего, ибо созвездия, возвращаясь в положение изначальное, производят прежнее действие.

Все это уж было когда-то,Но только не помню, когда…

О постоянных разрушениях мира огнем и водою говорит и Саисский жрец у Платона: в одном из этих разрушений погиб и остров Атлантида («Тимей»).

В тайном учении египетских жрецов эти мировые круги называются nem-anch, «обновления жизни», и nem-masu, «повторения бывшего» (Brugsch, Relig. u. Mythol. d. alten Aegypt., 260); в учении орфиков, — «восстановление»; а в современной науке один из таких кругов есть «мировая эволюция».

XLIX

Сколько их? Бесчисленное множество? Нет, только три, ибо Тайна Трех — в трех мирах совершается.

Если верно последнее, то мы сейчас — во втором круге, перед концом огненным.

L

«Суд мира и всего, что в нем, через огонь. — Все огонь, когда придет, разрушит и возьмет себе» (Fragm., 63–65), — как будто повторяет Гераклит новозаветное пророчество: «В начале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою: потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою. А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда… Тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят» (Вт. Петр. III, 5 — 10).

«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как томлюсь, пока он возгорится», — свидетельствует и Сын Человеческий.

LI

О, конечно, для нас все это — лишь старые басни, пустые сны! Как бы только нам самим не оказаться сном пустым.