Тайна царя-отрока Петра II

Осень была ясная, лёгкая. Брюс прохаживался по дорогим местам, прощаясь с Санкт-Петербургом. Потеплевшими глазами смотрел на летний домик царя. Забрёл в Летний сад, сделанный в европейском виде, там боскеты перемежались с деревьями, кусты – со скульптурами. Античные фигуры – с мужскими торсами и женскими «штуками» грудными. Так их называл непривыкший и стыдившийся обнажённых фигур работный люд. Да и вельможные дамы ворчали на сие петрово новшество.

В саду было малолюдно – уж не протестуют ли обыватели из-за этих грудных «штук»? Такие скульптуры, пожалуй, опаснее стриженых бород и обрезанных рукавов. Да, великий Пётр куда бы ни бросил взгляд – во всё вносил своё. В Сенате приказывал говорить «не по писаному, а своими словами, дабы дурость каждого видна была». Сад украсил обнажёнными «бабами» и амурами. Екатерина велела насадить тут поболе цветов, и это смирило обитателей «умышленного града».

Сидя в беседке, Брюс наблюдал, как цветы и листья перекликаются с нарядами дам, одетых в немецком духе. Как не покрасоваться на виду у важных вельмож и сановников, у моряков на судах, бороздивших Неву? Недурно и посидеть в беседке, посплетничать.

Девочки, а скорее отроковицы лет 12–13, шептались на аллее Летнего сада, скрывшись от гувернанток, их сопровождавших. Две из них – именитые, без которых сие повествование было бы неполным. Это Наталья Шереметева и Катерина Долгорукая. Да и третья, Марья Меншикова, тоже.

Заметив в беседке Якова Вилимовича Брюса, одна шепнула:

– Пойдёмте к нему, пусть погадает. – Долгорукая, подхватив подруг, потащила их к беседке.

Брюс сидел, вытянув длинные ноги, уложив одна на другую, прикрыв немного глаза, словно прислушиваясь к чему-то, одному ему ведомому. Скорбел по любимому императору или чуял в воздухе худые времена? Ещё недавно он чувствовал себя почти вровень с императором, они ценили и уважали друг друга. Брюсовы знания ни с чем не сравнимы, никого в России нет знатнее его в языках и науках, в астрологии и в алхимии. Он – потомок шотландских и ирландских королей. С Лефортом, Остерманом тайно говаривали про старинную легенду о чаше Грааля, о крови Христа, о том, что искать её след надобно не в Европе, а в северных землях.

Однажды провели прямую линию от Шлиссельбургской крепости к месту Петропавловского собора, царю понравилась та идея, и Пётр сам заложил первый камень. Вознёсся шпиль золотым крестом, а крест тот опирался на яблоко, которое есть тайный знак… В Европе они узнали о масонах. Царь, однако, был тем и велик, что не поддавался чужим словесам, брал лишь то, что полезно, любопытно для российского человека. «Знать – не значит подчиняться или исповедовать чужие обряды и законы», – говорил он. Ничем не могли совратить Петра с его православной точки опоры.

«Уж не космогонического ли происхождения сей человек?» – думал Брюс. Он был звездочётом и все земные явления связывал с небесными, знал о Луне и звёздах столько, сколько неведомо никому… В нём было нечто загадочное.

И юные княжны – Долгорукая, Меншикова, Черкасская, Шереметева – предстали перед его беседкой. Катерина, приседая и жеманясь, поклонилась:

– Яков Вилимович, вы знаете тайны земли и неба. Погадайте нам! Что вам стоит? Соблаговолите… Как погадать? Да вы ж по-всякому умеете… По Луне, на ладошках, по звёздам… Уже меркнется… Вы ж чудесник, всезнатный человек!

Брюс повёл глазами от одной к другой девице, помолчал, и в глазах его мелькнуло озорство, смешанное с напускной важностью. Ещё глубже, кажется, стали морщины, они, как шрамы, пересекали его лицо во всех направлениях.

– Ай-яй-яй! Вас ист дас, медхен?.. И вы, никак, желаете, чтоб я сразу всем гадал? Так не бывает. По одной, только по одной. – Он оглянулся вокруг. – Прочие вон с глаз моих, за кусты, за боскеты!.. Ах, медхен, медхен! Девицы, вступившие в пору амурных дел и стыдных мыслей! Сами от себя вы держите в тайне чувствования свои, оттого и решились выведать что-нибудь. Зер шлехт, медхен! Своя голова – царица, а вы… чего ждёте от меня? Света много, Луны не видно, как буду гадать?

– А вы по ладошке, Яков Вилимович, – шепнула Марья Меншикова, лицом совсем не схожая с отцом, ни хитрости в глазах, ни силы, волосы – белым облачком, личико – как пасхальное яичко. Отец хотел её сосватать с юным Петром, а у неё совсем иной человек поселился в сердце. Ничего не поделаешь, надобно отойти, – Катерина уже ручку протянула, и Марья с Натальей и Варей отошли за боскеты.

У Катерины лицо бледное, а глаза тёмные, блестящие, Брюс раскрыл её ладонь, поводил по ней жёстким своим пальцем, перевернул, вбок поглядел – долго молчал и наконец промолвил:

– Кровь долгоруковская так и кипит, так и играет в тебе… Только не всё судьба делает так, как кому хочется… Амур? Глубокая линия любви… Только к чему – или к кому?.. Ветры танцуют посредине… Многие бедствия ожидают тебя, храбрая княжна. Однако и силы твои великие…

– А ещё? Что ещё там? Чего ждать?

– Разве мало я тебе сказал? Прочее – сама уразумеешь… И иди. Ежели дождёшься – покой получишь, – закончил он.