Тайна Царскосельского дворца

— Какие я шашни завела? Про что каркаешь, ворона шутовская? — не на шутку разобиделась Юшкова. — Говори, да не заговаривайся!.. Про меня и смолоду-то слухов никаких зазорных не ходило, а ты мои седые волосы позорить надумал.

— Брось!.. Нешто я поверю? — со смехом старалась умиротворить Юшкову императрица. — Видишь, он шутит…

— На то он и шут, чтобы шутить! — зло подчеркнула Юшкова. — Да я-то в шутихи не записывалась, и ему меня в шутовской цех записывать нечего… Много ваши шуты, матушка царица, позволять себе стали! Проходу от них никому нет!..

— Уж и проходу нет? — подмигнул Голицын. — Нешто кто из нас в ваши камерюнгферские шашни путаться пробовал? Ходите вы себе по всем закоулкам вольготно и свободно и ни от кого вам запрета нет! На то вы и в девицах придворных состоите, чтобы грешить вовсю!.. Младенец только вашей чести девической не понимает да не ценит…

Императрица рассмеялась.

— Беда мне с тобой! — милостиво заметила она Голицыну. — Так как же, грешит Юшкова, а?

— Не без того, матушка Анна Ивановна! Только я — не ябедник… Ты сама спросила бы ее, тогда и узнала бы все досконально… Или его светлость попытала бы хорошенько… Может, он тебе про все поведал бы.

У императрицы сверкнули глаза.

— Что вы сегодня все про герцога да про герцога? — заметила она. — Что он вам всем дался?

— Мне-то что до него! — покачал головой Голицын. — А вот Аграфенушке он приглянулся.

Юшкова даже с места привскочила.

— Типун тебе на язык… мелево пустое! — подняла она обе руки. — Чего только твой язык дурацкий не наплетет?

— А что я за невидаль сказал? — удивился шут. — Герцог у нас еще хоть куда… как есть в соку мужчина!.. На свою супружницу он небось уж всласть нагляделся; за важными барынями ухаживать — возни много, времени много потратить придется, а он у нас человек занятой! Он и надумал в мутной воде мелкую рыбицу половить!.. И рыбица податливая, сама на крючок идет, и ходить за ней недалеко: протянул руку, да и выбирай себе любую!

— Экий у тебя язык какой… Экий язык какой! — живо переменяя тон, почти довольным голосом заметила Юшкова.

Она поняла, что Голицын говорит в один голос с ней, и была рада такому сообщнику. Она знала, что шут не любил Бирона, и его содействие было Юшковой сильно по душе. В ее мстительном сердце не было места ни снисхождению, ни прощению. Герцог в тот день сильно унизил и оскорбил ее, а ее никто никогда безнаказанно не оскорблял.

XV

ДОНОС

Прошла минута какого-то странного молчания. Императрица пристально глядела на обоих своих временных собеседников, и в ее душе, видимо, происходила какая-то борьба. Ей и хотелось узнать досконально, о чем завели речь эти две мелкие, но всезнающие сошки ее придворного штата, и прямо допрашивать ей не хотелось ни того, ни другого. Наконец она как будто решилась на что-то и, пристально взглянув на Голицына, сказала:

— Ступай пока! Мне отдохнуть охота, а ты все тараторишь, помолчать не можешь!

— Ладно, матушка Анна Ивановна! — вставая и собирая свое бесконечное вязанье, заметил шут. — Уйду я. Пущай Аграфенушка одна потарантит, где мне за ней угоняться? — И он направился к двери; но на пороге остановился и своим шутовским, фамильярным тоном крикнул императрице: — Только ты, Анна Ивановна, больно-то ушки на ейные рассказы не развешивай!.. Она ведь — что мелево пустое: ей что ни молоть, все равно… Тебе, не ровен час, от ее россказней дурацких огорчение приключиться может, а ей, сердечной, что? Соврала, да и к стороне, благо со вранья пошлины брать не указано!.. А и напрасно твои министры этого не устроят! — укоризненно покачал головой Голицын. — Все — слышно со всех сторон — доходов мало поступает да в деньгах умаление чувствуется, а они под руками лежат, на полу валяются, деньги-то эти самые!..

— Где же они, по-твоему, валяются? — улыбнулась императрица.

— А везде, матушка Анна Ивановна, как есть везде, куда ни оглянись!

— Укажи! Может, я приму твой совет и укажу своим министрам…

— И прими, сделай милость, прими! — поклонился ей шут.

— Ну, ну… Говори!..

— Да как ты мекаешь, много у тебя при дворе правды говорится?

— Не знаю! Я подсчета правде не веду.

— И хорошо делаешь, Анна Ивановна, ей Богу, хорошо делаешь! Ведь только понапрасну трудиться стала бы. Вот насчет вранья, так уж мое почтение!.. Этого добра — считай не хочу!

— Да ты про доходы начал, а свел на вранье.

— А в нем-то именно и доходы! Неужели ты сама слов моих смекнуть не могла? Ведь ежели, к примеру, с каждого сказанного вранья ты пошлину хоть самую маленькую положишь, так казна станет такие деньги огребать, что деваться с ними некуда будет!

— И ты данником будешь? — рассмеялась императрица.