Тайна Царскосельского дворца

— Я герцогу Бирону в верности не присягал, ваше величество! — ответил Ушаков, прямо приступая к вопросу и явно доказывая государыне, что сразу понял значение ее слов.

— Умный ты человек! — невольно улыбнулась императрица. — С такими и дело делать приятно! Ну, слушай же меня внимательно! В свите моей племянницы, принцессы Анны, есть камер-юнгфера Регина Альтан!..

— Приставленная герцогом Бироном и выписанная его светлостью из Риги, — дополнил Ушаков, пристально глядя на императрицу и словно выжидая, что она дальше скажет.

Ловкий сыщик как будто сомневался в том, все ли известно императрице. Во всяком случае он не хотел идти навстречу никакому серьезному доносу и был вполне готов сослужить верную и серьезную службу только всему, до него лично известному государыне.

Императрица сразу поняла это и продолжала:

— Регина Альтан, как мне достоверно известно, была там, на родине, близко знакома с герцогом Бироном.

— И состояла в связи с его светлостью в то время, когда герцог Бирон еще не был облечен никаким титулом и никакой властью! — добавил Ушаков так смело и спокойно, что поразил императрицу.

— Тебе… это… раньше известно было? — произнесла она, почти с испугом взглядывая на столь осведомленного сановника.

— Мне все должно быть известно, ваше величество!.. Моя должность такая! — по-прежнему спокойно и уверенно ответил Ушаков.

— Но… в таком случае… как же ты не предуведомил меня?..

— Доносы не лежат на моей обязанности, государыня! — гордо ответил Ушаков. — Да я и не принял бы такого поручения на свою ответственность!.. В моих руках только исполнительная власть, но и в ней я обязан руководиться исключительно приказами вашего величества.

— Но ты знал, что при моем дворе таится змея, во всякое время готовая ужалить меня?

— Я так не смотрю на эту немку, — ответил Ушаков тоном, в котором почти помимо его воли сквозило глубокое презрение. — Это просто женщина легкого поведения, всегда готовая продать за известную плату свои ласки.

— И герцог не переставал покупать эти ласки?

— Со времени ее переселения ко двору вашего величества — да, раньше же всякие сношения между герцогом и Региною Альтан были совершенно прерваны… Я не знаю даже, существовала ли между ними переписка.

— Пе-ре-пи-ска? — воскликнула императрица, пораженная услышанным. Очевидно, перед нею открывался новый горизонт; она не думала, чтобы сношения всевластного фаворита с ничтожной камер юнгферой могли доходить до мысли о переписке между ними. — Переписка, говоришь? О чем же могли бы они переписываться? Их положения так различны!

— Там, на их общей родине, ваше величество, подобного различия не существовало.

Императрица повела плечами. Ей поневоле приходилось сознаваться в том, что всесильный повелитель ее могучего царства еще недавно был равен простой камер-юнгфере и, может быть, даже заискивал перед ней, ослепленный ее чарами.

Однако воспоминание об этих еще до сих пор всесильных «чарах» заставили императрицу вернуться к первоначальному сюжету своего разговора с Ушаковым.

— Так как ты столь хорошо осведомлен обо всем, — начала она, почти чувствуя себя неловко перед всесведущим начальником своей Тайной канцелярии, — то, быть может, ты и здесь, и в Петербурге, следил за ними?

— Следить за ними я не имел надобности, ваше величество, но все, касающееся их тайных свиданий, было своевременно известно мне…

— И ты опять-таки не докладывал мне ни о чем?

— Я не был уполномочен на то вашим величеством, и герцог, по своему высокому положению и по власти, данной ему вашим величеством, не подлежит моему контролю.

— Все это так… конечно… Ты почти прав, но… только «почти», — как-то неохотно, почти робко улыбнулась императрица. — И… давно ты знал об этих… шашнях? — спросила она после минутного молчания…

— С первой минуты появления новой камер-юнгферы при дворе вашего величества… Собственно, даже раньше этого: с первой минуты вызова ее герцогом Курляндским в пределы управляемого им русского царства.

— Русским царством правлю я, граф, а не герцог Курляндский! — гордо поднимая голову, произнесла императрица.

Ушаков промолчал; не согласиться со своей повелительницей он не смел, а согласиться не мог.

— И ты… не сделал ничего, чтобы остановить этот вызов? — спросила Анна Иоанновна.

— Я не смел сделать это, ваше величество!

— Почему не смел? Кого ты боялся?

— Вашего гнева, ваше величество; вы признали бы меня правым и не простили бы мне моей правоты!

— Но ведь теперь ты исполнишь мое поручение?

— Приказ, а не поручение, ваше величество! Вашего приказа я ослушаться не смею…

— А поручения?..

— Его вы могли бы отменить, государыня, и тогда я же остался бы виноват во всем!

По лицу императрицы скользнуло неприятное чувство, и она воскликнула:

— Плохого же ты понятия о своей государыне!

— Вы — женщина, ваше величество, и вам доступно, понятно… и… простительно многое, что в нас никогда встретиться не может.

— Пусть будет по-твоему, но все-таки на этот раз я вполне надеюсь на тебя.

— Теперь, как и всегда, государыня, я останусь верен вам и принесенной мною присяге…