Тайна царствия

Оказавшись на борту, я, закрыв лицо руками, принялся упрекать себя за отсутствие здравомыслия и за то, что не сумел узнать его, если этот человек действительно был Иисусом из Назарета. Однако вскоре меня одолели сомнения: как я сам мог убедиться, незнакомец был таким же человеком, как и все остальные, в его чертах не было ничего божественного, по крайней мере в моем понимании; кроме того, разве не воспринимал я его речи как бред воспаленного рассудка? Но при этом я подумал: почему божественное должно быть таким, каким оно мне кажется или каким я могу его себе представить? Кто я таков, чтобы решать в каком обличье должен предстать предо мной Сын Божий?

Терзаясь жестокими сомнениями, я не знал, что думать, вспоминая каждое его слово и каждый мой вопрос. Наконец я был вынужден оставить это занятие, думая лишь о том, действительно ли я буду присутствовать на скачках в Тивериаде, как он это предсказал.

В гневе я воскликнул:

– А ведь вчера я вам говорил о том, что назаретянин на третий день воскрес из мертвых! Если вам действительно показалось, что вы узнали его, почему же не обратились к нему?

Обменявшись взглядами, словно пытаясь сговориться, они ответили:

– К чему задавать ему вопросы? Если бы у него было бы что нам сказать, он заговорил бы первым! Кроме того, он внушает нам страх! Мы никому не станем говорить об этой встрече и тебе советуем поступить так же! Если это действительно был Иисус – во что нам верится с трудом, – у него должны быть свои причины, чтобы жить в одиночестве и скрываться от римлян.

– Если он тот, за кого мы его принимаем, ему нечего опасаться на этом свете! – настаивал я. – В Иерусалиме он явился своим ученикам, собравшимся в наглухо закрытой комнате.

Рыбаки, рассмеявшись, сказали:

– О чужестранец, никогда не верь тому, что тебе рассказывают галилеяне! Нас очень легко чем-то увлечь, и у нас, кроме того, богатое воображение!

Вернувшись в свою роскошную комнату в греческой гостинице у термий, я испытал настоящее облегчение, наконец-то оставшись один: теперь я мог спокойно думать и поступать так, как мне захочется. Мария из Беерота действительно вертелась подле меня, словно щенок, и лишь после того, как Магдалина избавила меня от ее присутствия, я осознал, насколько она мне мешала.

В покое своего жилища я опять воспроизвел в памяти все, что произошло на песчаном берегу, однако после этого чувство покоя оставило мою душу, сменившись горечью, раздражением и беспокойством. В атмосфере гостиницы, где каждый богатый постоялец заботился лишь о том, как бы провести сравнение между собой и своим соседом, присматриваясь к его болезням и диете, мной начали овладевать сомнения в том, что я действительно встретил назаретянина: буря могла так повлиять, что для меня все превратилось в перемешанный с реальностью кошмар; и разве рыбаки сами не смеялись надо мной? Если бы незнакомец оказался Иисусом, то он, пожелав явиться нам открыто, обязательно назвался бы и прямо заявил о себе!

Терзаемый муками сомнений, я пытался шагать по комнате, а на глаза наворачивались горькие слезы. Вновь обретенное одиночество становилось для меня невыносимым, и я дал знать о своем возвращении Клавдии Прокуле. Она ответила, что не может принять меня, потому что к ней прибыли придворные князя Ирода Антипаса.

На следующий день Клавдия пригласила меня на ужин. Приглашенных было много, и мне удалось познакомиться с Хузой, римским советником при дворе и супругом Жанны, и с врачом князя, которого тот отправил к Клавдии Прокуле, надеясь, что он сможет ее излечить. Этот либерально настроенный иудей учился на острове Кос и был настолько эллинизирован, что походил на грека больше, чем любой из настоящих греков. В ожидании появления хозяйки, прежде чем сеть за стол, в атриуме дворца нам предложили вина со сладкими и острыми яствами. Придворные засыпали меня коварными вопросами, однако я ограничился хвалебными словами в адрес спасительных вод термий, благодаря которым моя нога так быстро зажила.

Клавдия Прокула потребовала, чтобы на пире присутствовала Жанна, что, по всей видимости, не понравилось ее супругу, и та за все время трапезы не проронила ни слова. Весьма бледная лицом хозяйка дома поведала, что ей никак не удается обрести спокойный сон, несмотря на благотворное воздействие купаний, и что если ей случайно удавалось сомкнуть глаза, она сразу же становилась жертвой ужасных кошмаров, ей пришлось приставить к себе раба, в задачу которого входило будить ее, если она начинала стонать во сне.