Тайна ведьмы Урсулы

Юсинь тащит за собой корзину, по дороге выуживая из памяти и прокручивая по кругу одни и те же воспоминания. Карусель из воспоминаний вращается перед глазами, вызывая головокружение.

Вот папа не хочет отвечать на вопрос маленькой Юси, почему у всех её друзей есть бабушки и дедушки, а у неё нет.

Вот он говорит маме, что ведёт дочку на прогулку, а сам, как только они оказываются на улице, усаживает Юсинь на плечо и быстрым шагом направляется в местную церковь. В Юсю брызгают водой, она плачет, кто-то чужой в чёрном вешает ей на шею крошечный, холодный крестик на верёвочке. Крестик красиво блестит, Юсе он нравится, и она успокаивается. Дома мама спрашивает мужа, почему у дочки колготки шиворот-навыворот, и тот отвечает, что торопился одеть дочь, чтобы она не простудилась. Ведь в церкви прохладно.

Вот шестилетняя Юсинь интересуется у мамы, в кого у неё рыжие волосы– «если папа лысый, а ты– коричневая»?

Вот отец отчитывает Юсю за то, что она «колдует лекарство куклам».

А вот родители спорят и ссорятся, спорят и ссорятся…

* * *

Одуванчиковое поле заканчивается, Юсинь видит на расстоянии в несколько шагов от себя аккуратное бревенчатое строение. Перед тем как решиться подойти ближе, Юсе очень ярко, в мельчайших подробностях, вспоминается мальчик-кот Рыська. Как она могла поверить, что он всего лишь– сон? У Рыськи по-мальчишечьи хитрое выражение кошачьего лица, выразительная картавость и доброе сердце… Юсе вдруг вспомнился один из разговоров.

– Скажи, почему именно я? Почему именно меня Урсула выбрала в помощницы? – спрашивала Юся.

– Откуда мне знать? Я и сам не понимаю, на что ты ей такая сдалась, – отвечал ей Рыська, чересчур притворно пожимая плечами. – Хотя, может, из-за волос твоих?

– Из-за волос? – переспрашивала Юсинь, поглядывая на кончик своей тоненькой косы тыквенного цвета.

– Ведьмовство обычно оланжевым лучше даётся, – объяснял Рыська. – Улса когда-то тоже лыжей была. В клови это у вас…

Раньше Юсинь считала, что отец крестил её втайне, не дождавшись маминого согласия, по причине своего несгибаемого упрямства. Которое, к слову, частично передалось и ей. Юсе часто казалось, что папа не способен принять другую точку зрения, а ещё ему нравится совершать поступки «назло» и «вопреки». Но лишь сейчас, узнав правду о Урсуле, Юсинь начинала осознавать, что, несмотря на свою внешнюю уверенность, отец всего-навсего трусил. Боялся признать в своей маме, Юсиной бабушке, то, что не поддавалось его пониманию, боялся потерять опору под ногами, боялся лишиться дочери. Каких-нибудь несколько дней назад Юсинь наверняка осудила бы отца. Стала бы до хрипоты доказывать его неправоту. Но это было бы несколько дней назад, а не теперь… Ей стало очевидно: папа– такой какой есть и заботится о своих родных так, как ему кажется правильным.

В папином мире нет места пугающим странностям и неожиданностям. В нём всё разложено по полочкам– каждой вещи дано самое точное определение, приготовлена самая подходящая обёртка и ленточка. Но именно это и делает папу папой.

Юся выпустила корзину из рук, проверила, не оборвалась ли под рубашкой тонкая цепочка крестика. Папа верит, что этот кусочек серебра защищает дочку от напастей, его вера и любовь заключена в этом холодном маленьком предмете. Нет, с цепочкой ничего не случилось– и с крестиком всё в порядке.

Юсинь подошла к дому Урсулы. Неужели она действительно добралась? Смогла, сумела!

Молочный туман, завернувшийся вокруг него одеялом, услужливо раздвинулся, и Юсинь почему-то представила себя у Мильки дома. Его восьмидесятилетняя бабушка поливает бегонию на подоконнике, напевая какую-то безнадежно устаревшую, но приятную мелодию. Бабушкины руки пахнут цветочным мылом, седые волосы-паутинки чуть выбиваются из-под мягкого платка. Юсинь собирается помочь бабушке разобрать шкатулку с брошками– нужно отложить те, у которых сломана застёжка или потрескался лак, чтобы отнести мастеру. Милькина бабушка ходит, прихрамывая, и спина у неё болит слишком часто, но всё же она по-прежнему бодра и обещает Юсе, что, как только они закончат с украшениями, она заведёт тесто для вкуснейшей кулебяки.

Юсинь всегда хотелось, чтобы у неё была такая же бабушка, как у Мильки. И она признавалась в этом, заодно пеняя ему, когда он, по забывчивости, убегая гулять на целый день, не интересовался утром бабушкиными делами. Юся представляла, как было бы замечательно жить с такой бабушкой, как у Мильки, но она не могла уместить в голове, каково было бы жить с такой бабушкой, как Урсула…

Юся словно ощутила на себе леденящее ведьмино прикосновение, взгляд холодных, блестящих, словно рыбья чешуя, глаз. Разве может бабушка смотреть так на свою внучку, разве может умело скрывать чувства и не раскрыть правду, отпуская её навсегда? Зачем она вообще год назад отпустила Юсю, если сделала всё для того, чтобы заполучить, – навела мо́рок на Юсину маму (выходит, собственную невестку), обманом заманила в Страну Туманов?

* * *