Тайна виконта

В вестибюле послышались голоса. Дворецкий Хадсон открыл и закрыл входную дверь. Диринг услышал звонкий смех горничной и оживленный голос жены.

Почему он не может вести с ней беззаботные беседы, рассказывать веселые анекдоты и забавные случаи из жизни? Он сглотнул застрявший в горле ком, чувствуя желание, неуверенность и вину.

Диринг нашел взглядом черную кожаную коробочку, стоявшую на углу стола, несколько секунд смотрел на нее и вышел из кабинета. Сделав два шага по коридору, он остановился, так и не выйдя в вестибюль. Его городской дом был довольно скромным по меркам общества, но фасад выходил на запад, и из-за больших прямоугольных окон вестибюль во второй половине дня всегда был залит светом заходящего солнца, окрашивающим все предметы в золотистый оттенок. Его жена стояла в лучах солнечного света, который, казалось, ласкал ее кожу, сверкал на золотистых прядях волос, окружал ее мерцающим ореолом. Сердце виконта сжалось. Она была прекрасна.

Дворецкий и горничная отошли в сторону, занятые разговором, а Шарлотта осталась у чиппендейловского столика, сражаясь с кожаной перчаткой. Судя по всему, пуговица упрямо не желала расстегиваться.

– Позвольте мне. – Он сделал шаг к ней, отметив, что она вздрогнула и с шумом вздохнула. Диринг мечтал, чтобы она чувствовала себя комфортно в его обществе, но в их отношениях не было ничего комфортного, и он сам был в этом виноват. – Я не хотел вас испугать, – понуро пробормотал он и остановился, так и не дойдя до нее. Ее реакция стократ усилила его неуверенность.

– Я… – Она замолчала, вглядываясь в лицо мужа, словно желая найти в нем что-то особенное. – Я не знала, что вы здесь. Вот и все.

Шарлотта прекратила попытки расстегнуть пуговицу, когда подошел муж, и теперь одна перчатка была у нее на руке, а другая лежала на столике рядом со шляпкой. Диринг вспомнил день их свадьбы, тепло и нежность ее руки, хрупкость пальчика, на который он надел кольцо. Но те же самые руки, словно по волшебству, становились сильными, даже могущественными, когда касались клавиш фортепиано.

Солнце подсвечивало теплый румянец ее щек, длинные ресницы оттеняли яркую голубизну глаз. Его жена очаровательна. А он – последний идиот. Влюбившись по уши, утратил мужество, а теперь еще и лишился дара речи.

– Добрый день, леди Диринг, – с большим трудом выдавил он.

– Милорд.

– Позвольте, я помогу вам, – пробормотал он, с замиранием сердца ожидая отказа. За возможность прикоснуться к ее руке он был готов продать душу дьяволу.

– Спасибо.

Диринг громко вздохнул, когда Шарлотта протянула ему руку. В сравнении с ее тонкими изящными пальцами его руки казались грубыми и неуклюжими.

Когда он в последний раз прикасался к жене? Да и какие это были прикосновения? Он иногда случайно дотрагивался до ее руки, когда они вставали из-за обеденного стола, и пару раз легонько касался губами ее щеки. Между ними не было физической близости, которая должна была сделать их брак действительным после произнесенных у алтаря клятв десять месяцев назад. Сколько еще Шарлотта станет терпеть такое положение дел? В конце концов, она захочет аннулировать брак и покинет его. Знает ли она о финансовых условиях их брачного контракта? Когда он позволил чувству вины овладеть им настолько, что он попросту не мог взять то, чего так отчаянно хотел? Проклятье! Откуда взялась эта немощь!

Шарлотта громко кашлянула, и виконт осознал, что она стоит перед ним с протянутой рукой, а он не шевелится. В ее глазах горело нетерпение и что-то еще, чему он не мог подобрать название. Встрепенувшись, он начал действовать.

Взяв ее руку в перчатке, он коснулся кончиками пальцев ее запястья и ощутил острое первобытное возбуждение, пронзившее его грудь, словно стрела. Она тоже что-то почувствовала. Диринг заметил, что она напряглась и даже, кажется, затаила дыхание. Он склонился над ее рукой, стараясь касаться ее легко и ненавязчиво, хотя кровь в жилах бурлила, а перед мысленным взором одна чувственная картина сменяла другую.

Шарлотта вздохнула. Он почувствовал легкий аромат гардении, смешивавшийся с запахом чистой ткани, исходившим от ее одежды. Диринг занялся пуговицей, стараясь не спешить. Совершенно ни к чему расстегивать ее слишком быстро.

– Еще одну минутку, пожалуйста, – проговорил он.

И снова учтивая любезность. Невыносимый такт подавлял импульсивную страсть. Это было нечто большее, чем парализующая неловкость и сознание своей вины в неблаговидных манипуляциях.

Черт побери, это было сущее безумие.

Глава 3