Тайна Высокого Замка

Дурачок, он ещё не понимает, как Ганнусе мучительно стыдно подбирать остатки в тарелках и поспешно съедать их… Как стыдно собирать в карман клеёнчатого передника корочки сыра или половинку яичка, чтобы тайком от дяди Тараса, тёти Марины и даже мамы порадовать маленького брата…

Тётка Франческа протягивает Петрику кусочек белой булочки, намазанной чем-то чёрным, вроде смолы.

— Это бутерброд с паюсной икрой, — объясняет она. — Какой-то панок носом закрутил, не съел. А мы люди не гордые, всё съедим. Да, Петрик?

Бутерброд пахнет селёдкой и необыкновенно вкусен. Он в сто раз вкуснее, чем корочки сыра! Однако Петрик не забывает попросить у сестры корочки, за которыми явился.

— Держи, — поспешно суёт ему в карман жменьку корочек Ганнуся. — Только дома никому не говори. Добре?

— Ей-богу, я не скажу, — божится Петрик, — чтобы меня гром убил…

Этой клятве Петрик научился у Франека, который ещё и не такие клятвы знает.

Недалеко от бара Петрика догоняет прямой, как палка, со втянутыми щеками фонарщик. Он тоже живёт в одном коридоре с Петриком.

Увидев, что Петрик уплетает корочки от сыра, фонарщик спросил:

— Разве твой дядя выиграл по лотерейному билету?

— Чего? — не понял Петрик.

— Я говорю, твой дядя разбогател?

— Вы же знаете, прошу пана, мой дядя сапожник, мы ваши соседи, — подняв на фонарщика большие лучисто-карие с весёлыми искринками глаза, вежливо напоминает Петрик, думая, что старик это забыл.

— Да, да, я знаю, что твой дядя — сапожник, — широко улыбается фонарщик. — И я от души радуюсь, что вы имеете средства покупать сыр. Ведь он теперь так вздорожал… А что не вздорожало? Ах, какие трудные времена приходится переживать… Даже за суррогатный кофе изволь платить по повышенной иене… А вкус сыра я даже позабыл, не могу покупать…

— Мы не покупаем, — поспешил заверить Петрик. — Эти корочки моя сестричка Ганнуся собирает с тарелочек в баре «Тибор».

Вслед за тем Петрик поспешно достал из кармана все до единой корочки и великодушно протянул фонарщику.

— Ешьте на здоровье, прошу пана… я уже наелся, — солгал Петрик.

— Дай бог тебе здоровья, хлопче, — погладил Петрика по голове фонарщик.

Но корочек он почему-то не захотел брать. А зря, это они только сперва кажутся такими горькими и немножко свечкой пахнут, а потом — ничего, вкусные…

Фонарщик пошарил рукой в своей матерчатой сумке, вынул оттуда небольшой хрустящий целлофановый кулёчек и высыпал на ладошки Петрика сложенные лодочкой три белоснежных «рафинадика».

— Когда у тебя пройдут зубки, выпьешь сладкий кофе, — сказал добрый старик.

«Наверно, только взрослые люди могут долго терпеть, чтобы не съесть сахар», — думает Петрик, провожая глазами удаляющегося фонарщика.

Кривясь от боли, Петрик тут же сгрыз один кусочек. Два остальных он решил поделить между дядей Тарасом и тётей Мариной. А мама? Она может обидеться, подумает, что Петрик её не любит… Нет, мама не возьмёт, она скажет, чтобы отдать Тымошику. Хорошо, но у него ещё нет ни одного зубика, а сахар твёрдый как камень…

Петрик забежал во двор и стал невольным свидетелем безотрадной картины. Впрочем, кое-кого из соседей, глядящих вниз из окон и балконов, ссора у бывшего гаража потешает.

Пани Андрииха лупит мусорщика. Испуганная Юлька и золотушный Ясек ревут, обливаясь слезами.

— Ах ты, синерожий пьяница! — охрипшим голосом надрывно кричит пани Андрииха. — А чтоб тебя уже труна от меня забрала! В доме нужда такая, что хоть петлю на шею, а он, ирод, последний пиджак пропил! И ещё смеяться?! Смеяться?! Я уже едва ноги волочу, а ты пропивать?! Пропивать?! Да лучше мне умереть, люди добрые, чем глядеть на этого батяра-пропойцу. И он ещё смеётся!

— Мария-Терезия… крулева моя… — молит мусорщик, — беды моей ради, только не стукай ты меня по башке…

Мусорщик падает на землю и ползает у ног Андриихи. А сам хохочет и хохочет…

Этот необычный для всегда угрюмого мужа смех заставляет Андрииху прекратить избиение. Она тревожно заглядывает мусорщику в лицо и бледнеет.

— Никак рехнулся…

И стоит как вкопанная, будто сразу онемев, с бессильно поникшими вдоль туловища большими натруженными руками.

Пользуясь наступившим затишьем, мусорщик, длинный и тощий, изнурённый алкоголем, вдруг вскакивает на ноги и, дико хохоча, бежит к воротам. Вслед за ним, по сигналу Данька-пирата, шумной воробьиной стаей снимается с места вся команда.

Петрик успевает сунуть в руку Юльке «рафинадик» и тоже бежит вслед за всеми к воротам.

Франек! Как хорошо, что он вернулся домой…

— А-а, кормилец! — отступает на шаг отец при виде сына.

— Ты опять пьяный? — горько вздыхает Франек.

— Пока ещё нет, — усмехается мусорщик. — Но буду…

Он подходит к высокому деревянному мусорному ящику и, запустив туда костлявую волосатую руку, достаёт газетный свёрток, перевязанный шпагатом.

— Ты что утащил из дома? — бросается к отцу Франек.

— Это моё… пиджак… Не трожь! Я матке сказал, что уже пропил…

— Не надо, отец, — вцепился в свёрток Франек. — У тебя другого больше нет…

— Пусти, щенок! — рассердился отец. — Не то оторву тебе голову.

При этих словах он так вывернул Франеку руку, что тот вскрикнул и присел.