Его реакция застала меня врасплох. Он уставился на меня, покраснел так, что вены на висках вздулись, медленно поднялся и, тыча в меня пальцем, с высоты своего роста объявил: «Обычно Нобелевскую премию не получаешь за данные, которые не можешь интерпретировать»{1373}
. На это трудно было возразить. Франклин не сделала два последних, требовавших некоторого озарения шага к окончательному решению загадки, а именно не увидела того, что базоцентрированная моноклинная элементарная ячейка кристаллической решетки (С2) указывала на антипараллельную комплементарность и что водородные связи аденина с тимином и цитозина с гуанином объясняли правила Чаргаффа. Уотсон и Крик сделали это, пусть и используя позаимствованные у нее данные.Вечером того дня после ужина с супругами Уотсон я вернулся к себе в мотель и перебрал стопку его книг, привезенных, чтобы получить автограф. Я взял сборник эссе «Страсть к ДНК» и открыл на коротком очерке под названием «Стремление к совершенству», написанном в 1981 г., о котором было упомянуто за столом. В нем автор разъясняет, что всякую свою идею или рассказ старается изложить так, чтобы уважаемые им люди хотели прочесть или обсудить написанное. Меня поразил следующий фрагмент, который можно считать своеобразным признанием и который, как мне кажется, Уотсон
Весной 1962 г. я выступал в Нью-Йорке с публичной лекцией о том, как была открыта структура ДНК. Она имела успех, и нужно было записать сказанное. Сначала я полагал, что
На второй день после обеда и долгого разговора о науке, когда мы отдыхали и вели легкую беседу, Уотсону позвонил коллега, чтобы обсудить, как лучше взаимодействовать с пронырливым ученым из конкурирующего научного учреждения, расположенного по соседству. «Отправляйтесь в его кабинет, – посоветовал Джеймс, подмигнув мне. – Пусть он почувствует себя важной птицей, вместо того чтобы обсуждать сотрудничество здесь у нас. А затем возвращайтесь ко мне, и я ему позвоню». Я подумал, что это превосходный совет, о чем и сообщил, когда он повесил трубку.
Почувствовав его приподнятое настроение, я предпринял еще одну попытку спросить о Нобелевской премии: «Когда я обдумывал ваши слова о том, что Розалинд не могла интерпретировать свои данные, мне пришло в голову, что и Морис Уилкинс не был способен к этому. Он имел копии всех ее рентгенограмм и изучал их задолго до того, как показал вам снимок № 51, но не сделал никаких выводов. А вы, увидев ту рентгенограмму, быстро поняли, что ДНК является двойной спиралью, и вместе с Криком разработали молекулярную структуру за несколько недель. Почему же Уилкинс получил Нобелевскую премию?» Уотсон посмеялся над наивностью вопроса и ответил: «Мы
Время летело быстро, и настали последние часы моего общения с Джеймсом Уотсоном. За минувшую неделю обнаружилось, что мы симпатизируем друг другу и ценим работу каждого. Во время всех наших разговоров перед Уотсоном на столе лежал листок со сведениями обо мне и моей деятельности, и он попросил меня прислать ему что-нибудь из указанных там книг. Сознавая, что у меня не будет больше возможности вернуться к мучительному вопросу о признании права Франклин на часть Нобелевской премии, я начал с того, что поинтересовался происхождением прозвища Честный Джим, что было одним из вариантов названия его книги «Двойная спираль». Прочитав ее много раз, я уже знал ответ и мог по памяти процитировать фрагмент с описанием восхождения в Альпах летом 1955 г. Уотсон увидел группу людей, спускавшихся с расположенной выше тропы; одним из них оказался физик Уилли Сидз из Королевского колледжа, изучавший с Уилкинсом оптические свойства волокон ДНК. Он заметил Уотсона, которому показалось, что тот собирается сбросить рюкзак и немного поболтать. Однако Сидз произнес лишь: «Как поживает Честный Джим?» – и прибавил шагу{1376}
.