Аша замечает, что бабушка выглядит моложе, когда улыбается. Порой внучка даже забывает о том, что ее собеседница уже отнюдь не молода. Но тут дадима бросает какую-нибудь фразу о том, что они были первой во всем доме семьей, купившей холодильник, и к Аше возвращается осознание, что этой женщине уже многое пришлось пережить.
— Вот и хорошо. Я тоже готова. Это мне? — Аша поднимает блюдце, которым накрыта чашка горячего чая.
Ей никогда не нравился индийский чай, потому что он казался ей чересчур насыщенным и сладким. Но в фирменном чае дадимы есть что-то особенное. Нотки кардамона и свежих листьев мяты делают его идеальным для начала дня.
Стоит восхитительное утро. Воздух особенно бодрящий, и с океана на набережную дует легкий бриз.
— Ты впервые увидела Индию в двадцать лет, бети, — говорит дадима. — Что ты о ней думаешь? — Не дожидаясь ответа, она продолжает: — Знаешь, твой отец уехал в Америку, когда был не старше, чем ты сейчас. О! Он был совсем молоденький. Он и представить себе не мог, с какими сложностями ему придется столкнуться.
— Знаю. Он мне частенько рассказывает о том, как усердно учился на медицинском. Ему кажется, что я недостаточно времени трачу на учебу, — отвечает Аша.
— Учиться ему было нетрудно. Он всегда был сообразительным. Самый блестящий ученик в классе, капитан крикетной команды, всегда только лучшие оценки. Нет, мне не приходилось переживать по этому поводу. Я знала, что и в университете у него будет хорошая успеваемость. А вот все остальное… Он никого там не знал. Его мучила тоска по дому. Найти приличную индийскую еду не получалось. Поначалу люди не понимали его из-за акцента. Профессора просили его по два-три раза повторять ответы. Он терялся. Начал слушать аудиокассеты, чтобы научиться говорить как американец.
— Правда? — Аша пытается представить себе, как отец слушает кассеты и повторяет слова.
— Хан, да. Ему было очень тяжело. Когда он позвонил нам в первый раз, он рассказал о трех главных трудностях, но по мере того, как проходило время, он говорил об этом все меньше и меньше. Я думаю, он просто хотел уберечь нас от переживаний.
— А вы переживали?
— Хан, ну конечно! Это бремя каждой матери, которое она несет всю свою жизнь. Я буду волноваться за своих детей и внуков каждый божий день до самой смерти. Не сомневаюсь в этом. Это часть материнства. И это моя карма.
Аша размышляет над бабушкиными словами и какое-то время хранит молчание.
— Что-то не так, бети? — беспокоится дадима.
— Просто я сейчас подумала о своей матери. О моей, так сказать, биологической матери. Мне всегда было интересно, думает ли она обо мне, волнуется ли.
Дадима берет Ашу за руку и крепко держит, пока они идут дальше.
— Бети, — говорит бабушка, — уверяю тебя, не проходит и дня, чтобы твоя мать о тебе не думала.
Глаза Аши наполняются слезами.
— Дадима, а ты помнишь то время, когда я была совсем ребенком?
— Помню ли я? Ты что же, на самом деле думаешь, что я чокнутая, выжившая из ума старуха? Конечно помню. У тебя была маленькая родинка на лодыжке и еще одна на переносице. Да, вот эта. Она и сейчас у тебя есть. — Дадима легонько проводит по родинке кончиком пальца. — Ты знаешь, у нас считается, если у тебя есть родинка на лбу, то это значит, что ты рождена, чтобы достичь величия.
Аша смеется.
— Правда? В Америке это означает, что тебе до конца дней придется пользоваться кремом-корректором.
— А еще тебе понравился рисовый пудинг с шафраном. В тот день, когда тебя привезли, у нас был этот пудинг. И потом мы каждые два дня готовили новую порцию специально для тебя, — рассказывает дадима. — Отцу пришлось перестраиваться. Он привык, что все готовится специально для него, а когда появилась ты, то ты стала центром всеобщего внимания, — улыбается дадима. — О да, а как только мы уложили тебя спать, ты сразу свернулась калачиком и проспала так до самого утра.
— Дадима, — тихо произносит Аша, чувствуя, как сильно бьется сердце.
— Да, бети?
— Я… я думала о том, чтобы найти своих настоящих родителей.
Аша замечает едва уловимую перемену в лице пожилой женщины, тень, пробежавшую в ее взгляде.
— Я люблю маму и папу больше всех на свете и не хочу ранить их чувства, но… я думаю об этом уже давно, сколько сама себя помню. Мне просто интересно узнать, кто они. Я хочу разобраться в себе. А то моя жизнь похожа на шкатулку с секретами, и никто не может открыть ее, кроме меня самой, — вздыхает Аша и смотрит на море.
После очередной долгой паузы дадима отвечает:
— Я понимаю, бети.
Океанская волна разбивается о стену.
— Ты говорила об этом с родителями?
Аша отрицательно качает головой.
— Это больной вопрос для мамы. Она не понимает, и… для начала я хотела убедиться, что это вообще возможно. В Индии живет миллиард человек. А что, если они не хотят, чтобы я их находила? Они избавились от меня. Тогда им не нужны были дети, так с какой стати они захотят встречаться со мной сейчас? Может быть, лучше и не искать.
Дадима останавливается, поворачивается к Аше и берет ее лицо в свои морщинистые ладони.