Незадолго перед тем немецкие коммунисты вели активную подготовку выставки, которая должна была состояться в марте 1933 г. в связи с 50-летием смерти Карла Маркса в домике, где родился Маркс, выкупленном на деньги партии, чтоб превратить этот дом в памятник. Работой по реализации проекта руководил некий Нейман, возглавивший особую комиссию. Но приход к власти Гитлера спутал эти пропагандистско-культурологические планы. В том же 1933 году, в июле месяце, в Мюнхене пройдет более знаковое для немецкого народа событие — выставка «Дойче Аненэрбе», организатором которой выступил профессор Герман Вирт. Забегая вперед, скажу, что Вирт выдвинул интересную гипотезу о проторасах человечества: нордической и гондванической, от которых произошли все современные расы. Профессор собирал доказательства господства арийской расы, и продемонстрированная им выставка подтверждала, что древние люди не были дикими полуобезьянами, а обладали едиными знаниями, посланными им свыше и впоследствии утерянными.
Странное дело, но в том же 1933 году стало выясняться, что многие коммунисты в предшествующие смене власти месяцы осознанно помогали нацистам, как утверждали свидетели тех лет, «взрывать демократические организации, и тем самым показали, что рассчитывать на них как на союзников в борьбе против Гитлера невозможно». Бывших коммунистов, вступивших в НСДАП, после прозывали «бифштексами»: «коричневые» снаружи, «красные» внутри.
Однако ортодоксальные коммунары верили, что «национальная революция Гитлера лишь скользит по поверхности германского общества, постепенно выдыхаясь в своем порыве, и вскоре пригодятся старые кадры — в момент, когда массы, идущие за Гитлером или толерирующие его, начнут от него отворачиваться».
Все тот же свидетель Николаевский, в 1936 г. плотно сотрудничавший с Бухариным, вспоминал, как грамотно Адольф использовал опыт своих политических врагов: «Гитлеровцы вели напряженную подготовку к первому мая, который они решили превратить в свой праздник, в день торжества гитлеровского «Рабочего фронта», построенного на идее национального объединения «немецкого труда», противопоставленной идее интернациональной солидарности всех трудящихся… В соответствии с этим вся их пропаганда с небывалой силой была заострена против «марксистской социал-демократии» и ее «агентов» в профсоюзах. Их газеты открыто писали о необходимости захватить профсоюзы, которые «узурпируют волю рабочих масс», уничтожить социалистическую печать и прежде всего положить конец «разлагающей деятельности» продолжающего существовать в самом центре Берлина главного очага «марксистской пропаганды».
Встречавшийся с журналистом и историком партии Николаевским по заданию ЦК Бухарин, однажды, разговевшись на короткой заграничной свободе, неожиданно для собеседника завел разговор о Сталине, охарактеризовав Иосифа Виссарионовича как «гениального дозировщика», который «гениально умеет вводить в организм партии только такие дозы своей отравы, которые в этот момент партией будут восприняты как правильные идеи». А в присутствии меньшевика Дана бросил такую фразу: «Нет, нет, Сталин — это маленький, злобный человек, да нет же, не человек вовсе, а дьявол».
Через много лет Борис Иванович Николаевский признавался, ссылаясь на свидетельство секретаря посла США в СССР: «Между прочим, в свое время Оффи, бывший секретарь Буллита, мне рассказывал, что у Буллита летом 1936 г., вскоре после возвращения Бухарина из Парижа, была тайная встреча с Бухариным в поезде, по пути в Петроград, во время которой Бухарин ему рассказал, что Сталин ведет тайные переговоры с немцами». В своей переписке с коллегами Бухарин даже позволил себе выказывать намеки на связи Сталина и советского правительства с немецкой военной разведкой и армией.
Глава 14
«ОПИУМ» РЕЛИГИИ В СВЕТЕ ПРОЛЕТАРСКОГО ГУМАНИЗМА
Идейный мир буржуазной демократии неизбежно должен был породить марксизм. Но в ту самую минуту, когда марксизм родился на свет божий, апелляция к борьбе только духовным орудием стала уже совершенной бессмыслицей. За эту нелепицу нам пришлось впоследствии расплатиться ужасающей ценой. Ибо ведь известно, что и сам марксизм всегда и неизменно доказывал, что вопрос о выборе средства борьбы есть вопрос одной лишь целесообразности. И сам марксизм считал себя вправе выбирать любое средство борьбы, лишь бы только оно сулило успех.