Тайная Миссия

Уид не отрывал он нее глаз. Он хотел ее, как и многие другие, однако надеялся, что она никогда не догадается об этом. Ему доставляло горькое удовольствие выбирать для нее партнеров, ловить потаенные взгляды, которые она бросала, ласково привечая очередного избранника. (Уид прекрасно изучил ее вкусы. Даже назначил специального агента, которому поручено было выискивать таких — молодых, мощных, еще не познавших любовных утех, но главное — свеженьких и чистеньких.) Он слушал их первые робкие слова, обращенные к Хенбейн, когда та постепенно порабощала очередную жертву, осыпая лестью, разжигая чувственность, не переставая исподволь шарить жадным взглядом по его телу. Тем самым взглядом, которым смотрел сейчас на нее сам Уид!

После этого она на некоторое время будто полностью теряла интерес к новому фавориту, заставляя его испытывать муки сомнений (что является таким незаменимым приемом, чтобы распалить страсть), и с головой погружалась в дела стратегической важности, а затем снова обращалась к утолению собственных, менее значимых, но не менее настойчивых желаний.

Уйду не раз случалось наблюдать этих жаждущих, ожидающих ее благосклонности юнцов, однако он не завидовал им. Наступал их час и вскоре проходил, и изверженное ими семя гибло в бесплодной пустыне чрева Хенбейн: так было, и так, очевидно, будет всегда. Да, она была прекрасна, но в материнстве судьба отказала ей.

Сводник Уид смотрел на фаворитов Хенбейн с жалостью: впоследствии она передавала их элдрен, старшим надсмотрщицам — в большинстве своем это были безобразные, высохшие старухи. Затем молодых кротов убивали. Обычно это была изощренно-жестокая казнь. Хенбейн любила тайком из какого-нибудь тайного укромного места наблюдать за тем, как это происходило: похоже, само наказание служило для нее еще одним способом удовлетворения похотливых желаний.

Уид вздрогнул и отвел взгляд: только бы Хенбейн в один прекрасный день не пришло в голову, что он изучил ее слишком уж хорошо! Ну что ж, в риске была своя прелесть, так же как в способности перехитрить дочь Руна, избежать ее когтей и вовремя исчезнуть в безвестности, откуда он явился, чтобы с успехом сопровождать Хенбейн во всех ее походах, став ее доверенным лицом…

В конце концов, Уид трезво смотрел на вещи и знал, что Хенбейн не более чем крот и смертна, как все остальные. Слово? Камень? Луна и небеса? В глубине души Уид всегда относился ко всей этой дребедени с презрением, даже тогда, когда произносил вслух привычные молитвы. В конечном итоге после всего, что тобою сказано и сделано на этой земле, ты все равно умрешь, и что тогда? Да ничего!

Итак, Хенбейн о чем-то размышляла, а рыльце Уида кривила саркастическая усмешка. Она относилась даже не к самой Хенбейн, а ко всем тем, кто был причастен к ее возвышению и не задумывался, да и не подозревал о том, что Хенбейн не более чем кротиха, расчетливо зачатая парой, чья тайна была известна ему одному.

?

Хенбейн из Верна родилась от семени Руна, оплодотворившего злобную Чарлок. По сравнению с черными делами этой четы сама ночь выглядела светлой, и солнце леденело.

Кроты, знавшие историю Данктона, хорошо помнили Руна, и до сих пор он мерещился им в ночных кошмарах. После его возвращения с юга, после того как с помощью интриг и предательств Чарлок удалось добиться для него должности главы так называемого сидима — вернской Тайной разведки — Рун взял ее себе в подруги. Это был противоестественный союз двух ожесточенных существ, в чьих душах умерло добро; только зла жаждали они, только к нему устремлены были все их помыслы. Похоть, в которой не было места страсти, соединила их. Да, Рун и Чарлок в этом смысле стоили друг друга. Ничего доброго этот союз дать не мог.

Несколько месяцев спустя, когда стало видно, что Чарлок пришло время рожать, Рун увел ее в самую секретную из всех резиденций разведывательной службы Верна — в глубокое подземелье, где протекает теплое течение, где все живое бесцветно из-за недостатка солнечных лучей. Там, на подземном Утесе Слова, Рун наблюдал, как она рожала. Появление каждого новорожденного вызывало у Чарлок протестующий вскрик, чувство временной беспомощности было ей ненавистно. Он же бесстрастно взирал на розовые слепые комочки, проводя своими мощными лапами по их тельцам, приподнимая когтями слабые, с набухшими венами головки; с холодной оценивающей улыбкой слушал, как они пищат.

— Этот не годится, — произнес он. — И этот тоже, Чарлок.

— Согласна, — прошипела она, не испытывая и тени материнской нежности.

— Этот тоже не годится, — решительно продолжал Рун, небрежно отбрасывая в сторону третьего новорожденного: на боках, где его коснулись когти Руна, тотчас выступила кровь: он был совсем слаб и едва дышал.

Родились еще двое — мальчик и девочка.

— Нам нужен всего один, один-единственный, — проговорил Рун себе под нос, приподнимая очередного малыша. Тот потянулся слепым доверчивым рыльцем к державшим его сильным лапам.

Рун поглядел на него с брезгливостью:

— Думаю, этот тоже не годится. Ты как считаешь?

— Так же, — буркнула она и перекусила малышу горло.