Тайная помолвка

Действительно, этот гордый аристократ, который не допускает иных сношений, как только с равными себе, будет воспитывать, ласкать, как своего наследника, ребенка презираемой нации, между тем как настоящий князь сделается евреем. Он с детства внушит ему ненависть к христианам, сделает из него скаредного фанатика, настоящего кровопийцу, а в благоприятный момент откроет всю истину и насмеется над стыдом и, главное, бессильным бешенством князя, потому что к этому времени пуля пистолета избавит его, Самуила, от суда человеческого. В этот раз он не промахнется и умрет с радостью, зная, что его смерть будет двойной местью его врагу. Самуил положительно упивался этим намерением и при одной мысли, что случай может разрушить его план, послать этим двум матерям детей различного пола или с большим промежутком времени между рождением того и другого, им овладевало безумное бешенство. Время ожидания проходило у него во взвешивании всех шансов и подробностей задуманного. Ослепленный ненавистью, он не думал ни о гнусности своего поступка, ни о самовольном распоряжении судьбой собственного ребенка. Неожиданный случай еще более усилил его ненависть и укрепил его решение.

Старший агент его, Леви, пришел однажды весь в слезах просить у него отпуска на несколько дней, чтобы похоронить своего второго сына, десятилетнего ребенка.

– Отчего же он умер? – спросил с участием Самуил.

– Он утонул самым ужасным образом. О! Гои, будьте вы прокляты! – простонал Леви, воздев руки к небу.

– Какое имеют отношение гои к смерти вашего сына?

– Один из них мог его спасти и не сделал этого только потому, что ребенок был еврей. Да поразит, да уничтожит Иегова этого бесчувственного зверя, князя Орохай.

Банкир слушал его с удивлением.

– Сядьте, Леви, – сказал он, – и расскажите толком все, что случилось.

– Вчера мальчик пошел со старой Ноэми к одной нашей родственнице, которая живет по ту сторону реки близ острова Маргарит, – начал Леви, утирая слезы. – Около семи часов вечера Ноэми с ребенком возвращалась в лодке. Подойдя к берегу, они увидели нескольких дам и двух офицеров, ожидавших лодку, чтобы переехать реку. Один из них был князь Орохай, а другой старый полковник, нам не знакомый. Когда лодка почти причалила, Борух, ребенок живой, хотел выскочить на пристань, но промахнулся и упал в воду. При виде тонувшего ребенка князь стал проворно раздеваться, а Ноэми, не перестававшая кричать, несколько ободрилась, как вдруг князь, прислушавшись к ее воплям, сказал:

– А ведь это, кажется, еврейка!

– Ха! Ха! Ха! Конечно! И я удивляюсь, что вы из-за этого решились на холодную ванну, – заметил полковник.

Князь побледнел, с ненавистью взглянул на наших, а потом застегнул мундир и ушел. Несколько позже лодочник вытащил ребенка, но он уже был мертв.

Утешив, как мог, несчастного отца, Самуил отпустил его. Все в нем кипело и возмущалось.

– Негодяй! – шептал он, стиснув зубы. – Ты позволяешь утонуть человеку потому только, что он принадлежит народу, который ты преследуешь слепой ненавистью. Но подожди! Немезида близится к тебе, может быть.

Вечером того же дня он сказал раздевавшему его камердинеру:

– Тебе известно, Стефан, какое расположение чувствовал я в былое время к княгине Орохай? Я и теперь питаю большое участие ко всему, что ее касается, и желал бы знать, когда она родит и каково будет состояние ее здоровья. Ты, кажется, имеешь отношение к дому княгини. Я щедро награжу тебя, если ты будешь сообщать мне о том, что там делается, и известишь о родах.

– Нет ничего легче: Марта, старшая камеристка княгини, моя невеста, и можете быть уверены, господин барон, в моей готовности вам услужить, – ответил радостно слуга, и на его бритом лице расцвело жадное выражение.

Июнь месяц был на исходе. Самуил сидел на террасе, выходящей в сад. Был чудный вечер. Полулежа в соломенном кресле, молодой человек рассеянно глядел на струи фонтана, рассыпавшиеся на солнце тысячами бриллиантов. Но в эту минуту красота окружавшей его природы, по-видимому, на него не действовала. Его выразительное лицо было сильно чем-то озабочено, и он волновался. Вот уже два дня, как Руфь родила сына, а о Валерии ничего не было слышно. Опасение, что у нее родится дочь и что тогда рушится весь план его мщения, не давало ему покоя.

Вошедший в это время Стефан прервал его мысли.

– Что тебе надо?

– Я сейчас узнал, г-н барон, – с таинственностью сказал камердинер, – что княгиня Орохай произвела на свет сына. Марта не могла известить об этом раньше, так как ее госпожа была очень больна и весь дом в тревоге.

Самуил вскочил, его бледное лицо вспыхнуло, и глаза сверкали дикой радостью.

– Иди за мной, мне нужно нечто сказать тебе.

Войдя в кабинет и заперев кругом двери, он вдруг спросил его:

– Хочешь ты сделаться богатым, независимым и тотчас жениться на своей невесте? Словом, хочешь ты получить целое состояние взамен услуги, которую вы с Мартой можете мне оказать?

Хитрое лицо слуги осветилось радостью.