Тайная сторона Игры

— Ты погоди, погоди. Об эшелонах слышно что?

— Ну, о краже с поездов вокзальной милиции, то есть транспортной, докладывать должны. Только не поймёшь, есть она, транспортная милиция, или её нет. ВИКЖЕЛЬ опять же распущен, но сама железная дорога как-то работает…

— Ты мне, Сашка, пули не отливай, сам умею. Насчёт эшелонов я тебя спрашиваю?

— Заявлений не поступало. Агентурная работа временно заморожена: времени не хватает, людей. Разве что по мелочам, от ненадёжных источников — начинающих карманников, прочей шантрапы…

— Ты о шантрапе так не отзывайся. Они — социально близкие люди, те же пролетарии.

— Хорошо, сведения от ненадежных пролетариев слышал, что с хлебом в городе совсем худо. Прежде эшелоны направляли на подчеренсковские склады, и там можно было краденое тут же на зерно сменять, весь окрест, почитай, этим промышлял. Ну, не весь, конечно, а кто при складах и железной дороге. Тут им сообщили — новые эшелоны подходят, они быстренько расторговались, чтобы не затовариться, ан — нету ничего. Нетути. Ни эшелонов, ни хлеба. И куда эшелоны те пошли, сами не знают. У них же с эшелонами родные, у кого муж, у кого дядька. Пропали, и всё.

— И не ищут?

— Ищут-то, может, и ищут, но шантрапе, то есть, социально близкому элементу не докладывают. Ну, а те прямо и не знают, что делать. Воровать интерес падает, если уж за ржавье ничего не выручишь, то за тряпки и прочее барахло и подавно. Так, для сугрева тащат, ловкость пальцев тренируют…

Оболикшто повернулся к Арехину.

— Ну а Вы, Александр Александрович, что скажите?

— Порученное мне дело о краже собольей шубы гражданки Коллонтай раскрыто. Воровкой оказалась одна из горничных, некая Лихолат Елена Брониславовна. В связи с высоким партийным статусом потерпевшей и особым распоряжением товарища Дзержинского, дальнейшее производство поручено ЧК.

— Я не про шубу, я про эшелоны хлеба.

— Среди порученных мне дел эшелоны не значатся.

— Да? Так вот вам поручение. Именное. Вам поручается в кратчайшие сроки отыскать пропавшие эшелоны, — и товарищ Оболикшто из полевой сумки вытащил толстый конверт. Был он не белой, а коричневой бумаги, перевязан шпагатом и запечатан пятью сургучными печатями.

Вот от чего корежит товарища Оболикшто. Курьером выставили. Передаёт пакеты, и только.

Арехин сел за стол, аккуратно специальным ножом разрезал шпагат, вскрыл пакет, достал свернутые вчетверо листы. Постарался Сигизмунд Викентьевич.

— Согласно предписанию, я должен создать и возглавить группу, единственной целью которой является поиск пропавших эшелонов хлеба. Для этого я могу взять в группу любого человека, не зависимо от его служебной принадлежности, как в МУСе, так и вне его. На время работы сотрудники группы получают паек категории Ка-один. Любое лицо, препятствующее работе группы, подлежит преследованию по всей строгости революционного закона. Тут ещё много чего написано, но смысл ясен: нужно создавать группу. Разумеется, без вашего руководящего участия я сделать этого не смогу.

— Хм… — Оболикшто задумался. То ли уважение и честь ему оказывают, то ли ответственность хотят переложить. — Кого бы вы, Александр Александрович, хотели включить в группу?

— Выбор, сами видите, невелик. Люди в продотрядах. Но зато с Александром Орехиным мы сработались, вместе и начнем. Час год кормит. А кто понадобится — подключим. Глядишь, вернутся и другие работники.

— Это Лютов с командой, что ли? Вчера ждали… — товарищ Оболикшто успокоился. Арехин сам назначил и себя, и помощника, ну, значит и ответственность вся на нём. А там — ты только найди мне эшелоны, А-лек-сан-др А-лек-сан-дро-вич, — проскандировал про себя, но всё равно полегчало. — Как вернутся, дам знать.

— Уж пожалуйста, — хотя Арехину Лютов не нравился совершенно, в этом деле попович мог бы и пригодиться. Связи у него среди торговцев краденым отменные. Что украден эшелон хлеба, а не золотой портсигар, задачу упрощало — теоретически. А практически похищенного не появилось ни зернышка.

— Мы пойдем… — сказал Арехин.

— Куда?

— Работать. Время не терпит.

— Хорошо, идите. Я останусь здесь. То есть у себя в кабинете. Телефонируйте, — и товарищ Оболикшто тяжело встал со стула. Встали и Арехин с Орехиным.

— Ну, вы это… того, значит, — и товарищ Оболикшто побрел к себе в кабинет.

Переживает. Но совсем не обязательно, что это связано с пропавшим хлебом. Что мы вообще знаем друг о друге?

Положим, кое-что знаем. Но это знание только смущает. Товарища Оболикшто тоже, пожалуй, смущает присутствие в МУСе столбового дворянина, правоведа, боевого царского офицера, пьющего чаи с Троцким, Дзержинским и прочими великими вождями мирового пролетариата. А если бы он знал о суммах, вложенных предусмотрительным батюшкой в акции господина Форда и некоторых других заокеанских промышленников, то смутился бы ещё больше. А вот если бы товарищ Оболикшто знал… Ну нет, это было бы вовсе нехорошо. Но ведь и он, Александр Александрович Арехин знает о товарище Оболикшто самую малость. А если копнуть глубже…