Тайная вечеря

Поднявшись по откосу обратно на дорогу, он увидел на обочине уже только одно такси. В машине горел свет, снаружи возле открытой дверцы стоял водитель с сигаретой в зубах. Заметив потенциального пассажира, таксист кинул окурок на землю и затоптал. Но Бердо не торопился. Словно в нерешимости, он замедлил шаг. И тут увидел быстро приближающегося к ним того самого танцовщика. Без фески и белых одежд, в голубой рубашке поверх джинсов, с болтающимся на плече небольшим рюкзачком, он был совсем не таким, как на сцене. Их взгляды скрестились возле открытой двери машины, и, хотя никакого недвусмысленного знака за этим не последовало, многолетний опыт, будто приглушенный голос подсознания, подсказал Бердо, что оба они исповедуют одну религию, чья сила превосходит силу всех Книг и всех имамов, раввинов, епископов и шаманов вместе взятых. Религию, еще до недавних пор сурово преследовавшуюся и лишь последние пару десятков лет — не без жертв и трудов — в Европе выходящую из катакомб. Религию, тайных приверженцев которой можно отыскать и среди лиц духовного звания в самых разных моно-и политеистических группировках, — словом, религию, которой, без сомнения, принадлежит будущее мира. Ну а если на этот раз интуиция его подводит? Такое иногда случалось — однажды, в Марракеше, он чуть не поплатился жизнью за подобную ошибку. И потому на всякий случай произнес осторожно, медленно, четко и так, чтобы его услышал таксист:

— Я еду в гостиницу. Могу вас подвезти. Даже если нам не по дороге. Я никуда не спешу.

Юноша молча кивнул, первым сел на заднее сиденье и, когда Бердо уселся с ним рядом, соблюдая пристойную дистанцию, бросил водителю незнакомое звучное слово — вероятно, название улицы или района. Поехали явно не в сторону центра. Домишки с садиками стали попадаться все реже. От некоторых — разбомбленных сербами — остались только наводящие страх скелеты печных труб.

Машина свернула с главной дороги, осторожно пересекла мостик — теперь они ехали вниз по течению реки. Вода журчала на порогах, Бердо слышал ее шум через открытое окно. Вглядываясь в густеющую темноту, он вдруг увидел впереди черный, на удивление близкий контур скалистой стены. Стену рассекала узкая, как расщелина, щебеночная дорога. Проехав по ней, машина остановилась возле приземистого кирпичного строения. Едва Бердо собрался с духом, чтобы намекнуть, что сегодня нуждается в обществе, как почувствовал ладонь у себя на колене. Прикосновение было коротким, беглым, но достаточно выразительным, чтоб разжечь воображение. Этого хватило, дабы, не сказав ни слова, заплатить водителю и выйти из машины, ища глазами танцовщика.

Тот куда-то исчез. Такси уехало. Бердо растерянно озирался. В первую минуту ему показалось, что он попал в глубокий, выдолбленный в скале колодец, но затем, преодолев гипнотический дурман, сообразил, что стоит на дне заброшенной каменоломни. Заржавевшие ленточные конвейеры, дробильные машины, небольшие старые выработки, в глубине которых сверкали гладкие зеркальца воды, — все это, покоящееся в абсолютной тишине, залитое ярким лунным светом, напоминало декорации к какому-то фильму.

Внутри строения зажегся свет. Бердо шагнул вперед, толкнул неплотно прикрытую дверь. Пахнуло затхлостью, овощами и старостью. Ничего хорошего это не сулило. Но как только Бердо услышал его первые слова (хотя, честно говоря, это могло быть лишь одно слово), все вокруг преобразилось. Скомканная постель, канцелярские шкафчики, траченный молью коврик на стене, обезображенные долгой службой, стали фантастически красивы.

Они пили ракию из крошечных, с наперсток, рюмочек. И занимались любовью так, как он и мечтать не мог, практически молча. Юношу звали Михайло — только это он и сказал в промежутке между объятиями. Он был опытным любовником, и то, о чем Бердо даже не осмеливался попросить прикосновением, легким движением руки или тела, угадывал и исполнял мигом, с каким-то извращенным, будто заученным удовольствием.

— Я здесь сторож, — признался он наконец. — А ты?

— Это не важно, — шептал Бердо. — Встретимся завтра? Послезавтра?

Михайло не отвечал, только обнимал Бердо за шею. Наконец сказал:

— Не приходи сюда днем. Придешь вечером, после захода солнца. Обязательно.