Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения

Способность к обучению есть у всех животных, включая Caenorhabditis elegans, червя длиной менее одного миллиметра, и морского слизня Aplysia, с помощью которого лауреат Нобелевской премии Эрик Кандел открыл молекулярные и клеточные механизмы памяти. Но у человека есть нечто уникальное и особенное. Мы пользуемся этой способностью для передачи и распространения знаний: те, кто чему-либо научился, могут в свою очередь передавать свои знания другим. Это не пассивный процесс накопления информации. Культура распространяется подобно заразному вирусу.

Наша гипотеза заключалась в том, что жажда делиться знаниями – врожденное побуждение, подобно желанию пить и есть или поискам удовольствия. Точнее говоря, это врожденная программа, которая развивается естественным образом, не требуя обучения или тренировки. Все мы чему-то учим, хотя никто не учил нас это делать.

Подобно тому как Ноам Хомский предположил, что люди обладают языковым инстинктом, мы с моим другом и коллегой Сидни Страуссом предположили, что все люди обладают педагогическим инстинктом. Мозг склонен делиться знаниями и распространять их. Эта гипотеза основана на двух предпосылках.

1. Прото-учителя

Дети начинают общаться задолго до того, как учатся говорить. Они плачут, просят и требуют. Но делятся ли они информацией только для того, чтобы заполнить пробелы в знаниях? Могут ли они чему-то учить еще до того, как начинают говорить?

Ульф Лишковски и Майкл Томаселло придумали оригинальную игру для ответа на эти вопросы. Актер позволял предмету упасть со стола на глазах у годовалого ребенка. Сцена была устроена таким образом, что ребенок видел, куда упал предмет, а исполнитель этого не видел. Потом актер начинал энергичные, но бесплодные поиски пропавшего предмета. Малыши непроизвольно реагировали так, будто понимали этот пробел в знаниях и хотели исправить положение. Они делали это единственным доступным для них способом, поскольку еще не умели говорить: указывали на упавший предмет. Это могло быть чисто автоматической реакцией. Но самая показательная часть эксперимента заключалась вот в чем: если при разыгрывании сцены становилось ясно, что актер понял, куда упал предмет, то дети больше не указывали на него.

Это уже почти педагогика в том смысле, что:

(1) Малыш не извлекает (очевидной) выгоды из своих действий.

(2) Он четко и ясно воспринимает пробел в чужих знаниях.

(3) Это не автоматическая реакция, а скорее конкретное действие с целью передать знание тому, кто его лишен.

В некотором смысле, годовалые малыши имеют представление о практической пользе знания; им стоит делиться только в тех случаях, когда оно полезно для другого человека.

Отличие их действий от педагогики в истинном смысле слова состоит в том, что передача знаний должна побуждать ученика к самостоятельным поискам. В данном случае малыш показывает актеру, куда упал предмет, но не проявляет щедрости и не показывает ему, как найти его, когда предмет падает снова.

Дети активно вмешиваются, предупреждая актера, если он, по их мнению, готов совершить ошибку. То есть, они пытаются восполнить пробел в знаниях даже в тех случаях, когда имеют дело с событиями, которые еще не произошли. Способность предвидеть чужие действия и вести себя соответственно принадлежит к числу важных педагогических навыков и проявляется у детей еще до того, как они начинают ходить и говорить.

2. Натуральная педагогика

Никто не учил нас в детстве, как учить других. Ясно, что мы не ходили в колледж для будущих учителей и не посещали педагогические семинары. Но если мы действительно обладаем врожденным педагогическим инстинктом, то должны уметь эффективно учить от природы, по крайней мере, в детстве, до того, как этот инстинкт атрофируется. Здесь мы видим проблему: как известно, качество преподавания зависит от того, как много учитель знает о предмете. Чтобы понять, могут ли дети эффективно передавать информацию независимо от конкретных знаний, нужно наблюдать за их жестами, а не за словами. Невысказанное имеет более важное значение, чем сказанное.

Существуют универсальные аспекты человеческого общения. Помимо слов, семантики и содержания, одно из достоинств эффектных речей (вроде тех, что произносили великие лидеры), заключается в их наглядности и убедительности. Наглядное общение – это концепция, к которой неоднократно возвращались такие филологи и семиотики, как Людвиг Виттгенштейн и Умберто Эко. Она означает умение пользоваться жестами для усиления впечатления и сокращение количества слов. В ней приняты неявные намеки, понятные для оратора и собеседника. Если мы поднимаем руку с солонкой и спрашиваем кого-то «Хочешь немного?», нет надобности объяснять, что мы предлагаем ему соль. За считаные секунды происходит изысканный танец жестов и слов, и мы даже не знаем, что танцуем. Робот, обладающий языковыми навыками, мог бы спросить: «Извините, что вы предлагаете, когда спрашиваете, хочу ли я немного этого?»