Тайная жизнь пчел

— Все было не так, — сказала я. — Она просто пела свой любимый гимн: «Где были вы, когда распяли Бога?». Я не верю, что эти люди христиане, брат Джерадд, поскольку они стали орать, чтобы она заткнулась со своей дурацкой песенкой про Иисуса. Розалин сказала: «Вы можете ругать меня, но не оскверняйте Господа нашего Иисуса». Но они не унимались. Тогда она вылила сок из своей табачной чашечки прямо им на ботинки. Может, она была и не права, но, с ее точки зрения, она защищала Иисуса.

Я вся взмокла.

Брат Джерадд нервно покусывал нижнюю губу. Похоже, он всерьез раздумывал над моими словами.

* * *

Мистер Гастон был один. Когда мы с братом Джералдом вошли, он сидел за столом и ел арахис. Повсюду на полу валялись ореховые скорлупки.

— Твоей цветной здесь нет, — сказал он, глядя на меня. — Я отвез ее в больницу, чтобы ей наложили швы. Она упала и стукнулась головой.

Черта с два она упала и стукнулась головой. Мне хотелось швырнуть его чашку с арахисом об стену.

Я не смогла удержаться, чтобы не заорать на него:

— Что это значит, «упала и стукнулась головой»?!

Мистер Гастон посмотрел на брата Джералда — этаким все понимающим взглядом, каким обмениваются мужчины, когда женщина ведет себя якобы как истеричка.

— Успокойся, — сказал он.

— Я не могу успокоиться, пока не уверена, что с ней все в порядке, — сказала я уже спокойнее, но все еще дрожащим голосом.

— Она в порядке. Всего лишь стукнулась головой. Полагаю, она будет здесь уже к вечеру. Доктор хотел несколько часов за ней понаблюдать.

Пока брат Джерадд объяснял, что он не может подписать ордер, раз Розалин почти глуха, я направилась к двери.

Мистер Гастон окинул меня подозрительным взглядом:

— Мы приставили к ней охранника, и он никому не позволяет с ней видеться, так что отправляйся домой. Ты поняла?

— Да, сэр. Я иду домой.

— Вот именно, домой, — сказал он. — Потому что если я узнаю, что ты ошиваешься вокруг больницы, я снова вызову твоего отца.

* * *

Мемориальная больница Силвана была приземистым кирпичным зданием с одним крылом для белых и другим — для черных.

Я ступила в пустынный коридор, изобилующий различными запахами. Гвоздика, старики, спиртовые протирки, освежители воздуха, микстуры. В белом отделении из окон торчали кондиционеры, но здесь лишь вентиляторы гоняли с места на место горячий воздух.

У стойки дежурной сестры стоял полицейский. Он выглядел, как какой-нибудь старшеклассник, который прогуливает физкультуру или вышел покурить на переменке. Он разговаривал с девушкой в белом. Видимо — медсестра, но она не выглядела намного старше меня. «Я сменяюсь в шесть», — расслышала я слова полицейского. Она улыбалась, пряча за ухом непослушный локон.

В противоположном конце коридора напротив одной из комнат я увидела пустой стул. Под ним лежала полицейская фуражка. Я подошла и увидела на двери табличку: «ПОСЕЩЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНЫ». Я вошла прямо туда.

Там было шесть кроватей, и все они пустовали — кроме одной, самой дальней, возле окна. Одеяло вздыбилось, с трудом вмещая под собой пациента. Я опустила сумку на пол.

— Розалин?

Вокруг ее головы была обмотана марлевая повязка размером с детскую пеленку. Запястья привязали к прутьям кровати.

Увидев меня, она начала плакать. За все те годы, что она за мной ухаживала, я ни разу не видела, чтобы хоть одна слезинка скатилась по ее лицу. Теперь же словно прорвало плотину. Я гладила ее руку, ногу, щеку, плечо.

Когда ее слезные железы наконец истощились, я спросила:

— Что с тобой случилось?

— Когда ты ушла, этот полицейский по кличке Туфля впустил тех людей, чтобы они получили свои извинения.

— Они снова тебя ударили?

— Двое держали меня за руки, а третий бил — тот, с фонариком. Он сказал: «Извиняйся, черномазая», а когда я не извинилась, он стал меня бить, пока полицейский не сказал «хватит». Но они все равно не дождались своих извинений.

Я желала, чтобы эти люди подохли в аду, моля о глотке воды, но я сердилась и на Розалин. Почему ты не могла просто извиниться? Тогда, может Франклин Пози, побив, оставил бы тебя в покое. Но теперь они точно вернутся.

— Тебе нужно уходить отсюда, — сказала я, отвязывая ее запястья.

— Но я не могу просто уйти, — сказала она. — Я все еще в тюрьме.

— Если ты здесь останешься, эти люди придут и убьют тебя. Я не шучу. Они убьют тебя, как убили тех цветных в Миссисипи. Даже Т. Рэй так считает.

Когда она села, ее больничный халат поднялся выше колен. Она попробовала его натянуть, но тот снова полз вверх, словно резиновый. В шкафу я нашла платье и протянула Розалин.

— Но это безумие, — сказала она.

— Надевай платье. Просто делай, что я говорю, ладно?

Она натянула его через голову и встала. Повязка косо сползала на глаза.

— Повязку надо снять, — сказала я.

Я сняла повязку, и под ней обнаружились два ряда швов. Затем я заглянула в замочную скважину, чтобы посмотреть, не вернулся ли полицейский на свой стул.