Тайная жизнь пчел

– Нет, – ответила я. – Мы его даже не видели.

Она открыла шкафчик под раковиной и нашарила в дальнем углу бутылку аэрозоля от насекомых. Я задумалась, стоит ли рассказать ей об изобретательном методе избавления от тараканов, придуманном моей матерью – о крошках печенья и маршмеллоу, – но потом решила: это же Джун, и думать забудь.

– В таком случае что ее расстроило? – допытывалась она.

Мне совсем не хотелось говорить об этом при Ниле, но Розалин, конечно, не стала держать язык за зубами.

– Ее печалит, что ты не выходишь замуж за Нила.

Вплоть до этого момента мне и в голову не приходило, что цветные люди способны краснеть. С другой стороны, может быть, это гнев придал лицу и ушам Джун такой насыщенный сливовый цвет.

Нил рассмеялся:

– Вот видишь! Выходи за меня замуж и перестань расстраивать сестру.

– Ой, шел бы ты отсюда, – отмахнулась она и пихнула его.

– Ты обещала мне блинчики, и я без них не уйду, – шутливо возразил он.

На нем были голубые джинсы и майка в пятнах от машинного масла, на носу – очки в роговой оправе. Этакий трудолюбивый механик.

Он улыбнулся мне, потом Розалин.

– Так ты меня представишь или оставишь безымянным?

Я заметила, что, если внимательно смотреть человеку в глаза первые пять секунд, когда он переводит на тебя взгляд, его истинные чувства мелькнут перед тобой на миг, а потом снова исчезнут. Взгляд Джун, когда она смотрела на меня, становился тусклым и тяжелым.

– Это Лили и Розалин, – сказала она. – Они у нас временно гостят.

– Откуда вы? – спросил он.

Во всей Южной Каролине этот вопрос задают чаще всех прочих. Мы хотим знать, «наш» ты или «не наш», не знает ли твоя кузина моего кузена, не училась ли твоя младшая сестра в одной школе с моим старшим братом, не ходишь ли ты в ту же баптистскую церковь, что и мой бывший начальник. Мы ищем точки сопряжения наших историй. Однако негры редко спрашивали, откуда родом белые, потому что толку от таких сведений было мало: вряд ли между историями тех и других нашлось бы много общего.

– Из округа Спартанберг, – сказала я, причем мне пришлось сделать паузу и вспомнить, что я говорила раньше.

– А вы? – спросил он Розалин.

Она уставилась на медные формочки для желе, висевшие по обе стороны окна над раковиной.

– Оттуда же, откуда и Лили.

– А что это горит? – спросила вдруг Джун.

От сковороды валил дым. Блинчик в форме буквы Л превратился в горелую корку. Джун выхватила лопатку из моих пальцев, соскребла пригарки и сбросила в мусорный бачок.

– И как долго вы планируете здесь пробыть? – продолжал расспросы Нил.

Джун смотрела на меня в упор. Выжидательно. Губы тесно сжаты, как и зубы.

– Еще какое-то время, – ответила я, глядя на мусорный бачок. Л – для Лили.

Я чувствовала, что не утолила его любопытства, но понимала, что не выдержу расспросов.

– Я не голодна, – сказала я и вышла в заднюю дверь.

Пересекая заднюю веранду, я услышала обращенные к Нилу слова Розалин:

– А вы уже зарегистрировались как избиратель?

Я думала, в воскресенье сестры пойдут в церковь; но нет – они устраивали особое богослужение в розовом доме, и люди приходили к ним. Группа «Дочери Марии», которую организовала Августа.

«Дочери Марии» начали собираться в «зале» к десяти утра. Первыми явились пожилая женщина по имени Куини и ее взрослая дочь Вайолет. Они были одеты одинаково – в желтые юбки и белые блузы; что ж, хотя бы шляпки у них были разные. Следующими пришли Люнелла, Мейбели и Кресси – все в самых экстравагантных шляпках, какие только попадались мне на глаза.

Оказалось, все эти шляпы сшила Люнелла, слыхом не слыхавшая о застенчивости. Я имею в виду пурпурную фетровую шляпу размером с сомбреро с искусственными фруктами, украшавшими ее сзади. Которая была на Люнелле.

Мейбели носила на голове творение из тигровой шкуры с золотой отделкой, но главной изюминкой дня стала Кресси в багряном цилиндре с черной вуалькой и страусовыми перьями.

Словно этого было мало, дамы нацепили на уши клипсы с разноцветными стразами и румянами намалевали на коричневых щеках кружки. Мне они казались красотками.

Вдобавок ко всем этим «дочерям» у Марии, как выяснилось, был еще один сын, помимо Иисуса – мужчина по имени Отис Хилл, с крепкими зубами, в темно-синем безразмерном костюме. Так что, строго говоря, группу следовало называть «Дочери и сын Марии». Он пришел с женой, которую все называли Душечкой. На ней было белое платье, хлопковые перчатки бирюзового цвета и изумрудно-зеленый тюрбан.

Августа и Джун – без шляп, перчаток, клипс – в сравнении с ними казались практически нищенками, зато Мэй, молодчина Мэй, надела ярко-голубую шляпку, поля которой с одной стороны залихватски задирались, а с другой были опущены.

Августа принесла стулья и расставила их полукругом у деревянной статуи Марии. Когда мы все расселись, она зажгла свечу, а Джун заиграла на виолончели. Мы вместе несколько раз прочли «Радуйся, Мария»; Куини и Вайолет перебирали пальцами деревянные четки.