Тайная жизнь цвета

Символическое значение руссета, подобно его окраске, не отличалось постоянством и со временем сильно изменилось. Некогда бывший синонимом бедности, после драматических социальных потрясений, вызванных Черной смертью[647], руссет постепенно приобрел репутацию символа честности, смирения и мужественности. В аллегорической поэме XIV века Уильяма Ленгленда о добре и зле «Видение о Петре-пахаре» милосердие «радует равно и в рубахе из руссета / и в шелках»[648]. Оливер Кромвель явно обыгрывал двойное значение этого слова, когда писал своим союзникам осенью 1643 года во время Английской гражданской войны[649]: «Я предпочту одетого в простой руссет командира, который знает, за что он сражается, и любит то, что знает, тому, кого вы называете джентльменом, если у него ничего, кроме этого, нет за душой»

[650].

Сепия

Если вам доведется застать врасплох Sepia officinalis, или каракатицу лекарственную, – что само по себе случай нетривиальный, учитывая их невероятные способности к мимикрии, – она отреагирует одним из двух способов. Либо вас окутает плотное облако темной жидкости, либо на вас «набросится» стая подставных каракатиц – темных шаров, сформированных из смеси тех же чернил и слизи. Тем временем S. officinalis

метнется в сторону, оставив вас с носом.

Почти все головоногие – группа, включающая осьминогов, кальмаров и каракатиц, – могут производить чернила. Эта темная жидкость цвета обожженных кофейных зерен почти целиком состоит из меланина (см. здесь) и обладает цветом огромной интенсивности[651]. И хотя сегодня эти чернила чаще всего можно найти в ризотто с морепродуктами (они придают этому блюду характерный глянцевый черный блеск воронового крыла), сепия (чернила морской каракатицы) издавна использовалась как пигмент художниками и писателями. Рецептов получения чернил из цефалоподов великое множество, но в целом процедура сводилась к вырезанию мешка, высушиванию и помолу его и последующему кипячению полученного порошка в насыщенном щелочном растворе для извлечения пигмента. Далее «выгашенный» пигмент промывали, сушили, мололи и формировали брикеты для продажи[652].

Римские писатели Цицерон и Персий оба упоминали и, вероятно, использовали сепию в качестве чернил. Очень вероятно, что и поэт Марк Валерий Марциал делал то ж[653]. Марциал родился в городе Бильбилис, что примерно в 150 милях к северо-востоку от современного Мадрида, между 38 и 41 годами н. э.[654]. Его эпиграммы высмеивали нравы жителей Рима (где жил и сам Марциал), скупость патронов и творчество коллег («Ты поучал, Велокс: „Длинноты в эпиграмме неприличны“. / А сам не пишешь вовсе – куда уж лаконичней!» – вот пример его острот[655]). Но молодечество Марциала было, по всей вероятности, ширмой (хотя бы частично), за которой он скрывал обычные для автора неуверенность и сомнения в собственном таланте.

Как-то, отправив патрону очередную коллекцию своих произведений – написанных, вероятно, чернилами из сепии, – он приложил к посылке губку, чтобы адресат вытер слова, которые ему не понравятся[656]

. Леонардо да Винчи очень любил использовать теплую сепию для набросков, многие из которых сохранились до наших дней. Колорист Джордж Филд описывал сепию в 1835 году как «мощный темно-коричневый цвет с прекрасной тонкой текстурой» и рекомендовал использовать его как акварель[657].

Сегодня художники по-прежнему ценят сепию за ее «лисьи» рыжие обертона, но остальной мир воспринимает это слово скорее в контексте фотографии. Первоначально фотографии подвергали химической обработке, чтобы заменить серебро в отпечатках на более стабильный компонент – это делало фотографии долговечнее и придавало им теплые охристые оттенки. Современные технологии, конечно, позволяют добиваться того же эффекта без подобных ухищрений, но эти оттенки в массовом сознании пробуждают романтически-ностальгические чувства. Теперь достаточно пары кликов, чтобы с помощью инструментов цифровой обработки изображений заставить только что снятую фотографию выглядеть так, как будто ей лет сто или больше.

Умбра

18 октября 1969 года под прикрытием бушующего шторма двое мужчин проникли в часовню Святого Лаврентия в Палермо и украли бесценную картину Микеланджело Мериси Караваджо. Многие воспоминания рисуют Караваджо буйным и скандальным, но никто, кому довелось увидеть хотя бы одну его картину, не мог отказать Караваджо в гениальности. «Рождество Христа со святым Лаврентием и святым Франциском» – огромное полотно, написанное маслом за 360 лет до того, как его украли, изображает рождение Христа как мрачную сцену обнищания и крайнего измождения. Сохранившиеся фотографии запечатлели очень темную композицию, которую составляют несколько фигур, склонивших растрепанные головы, – они выделяются на фоне грязной земли. Подобно многим другим работам Караваджо, и эта своим мрачным очарованием обязана, скорее всего, умбре[658].