Тайник

Но что делать с этим? Что нужно с этим сделать? Единственными зданиями, которые ассоциировались у Пола с мистером Ги, были его отели, его дом в Ле-Репозуаре и музей, о строительстве которого он говорил с мистером Узли. Единственными женщинами, которые были связаны с мистером Ги и о которых знал Пол, были Анаис Эббот и сестра мистера Ги. Не похоже было, чтобы сообщение, которое оставил Полу мистер Ги, имело какое-то отношение к Анаис Эббот. Еще больше он сомневался в том, что мистер Ги стал бы посылать ему тайное сообщение об одном из своих отелей или даже о доме, в котором жил. А значит, сообщение подразумевало мистера Узли и сестру мистера Ги. В этом была суть того, что он хотел сообщить.

Возможно, книга на коленях женщины содержала отчет о строительстве музея. А тот факт, что мистер Ги оставил это сообщение Полу, когда мог бы просто взять и передать его кому-то другому, говорил о том, что это его инструкция на будущее. И наследство, полученное от мистера Ги, вписывалось в эту картину: Рут Бруар позаботится о том, чтобы построить музей, а деньги для этого даст ей Пол.

Наверное, в этом все дело. Пол знал это. Более того, он это чувствовал. А мистер Ги не раз говорил с ним о чувствах.

«Верь тому, что внутри, мальчик мой. Там живет истина».

С радостным возбуждением Пол подумал, что «внутри» означает не просто в сердце или в душе, но еще и внутри дольмена. Он должен верить тому, что найдет в его темной сердцевине. Значит, он будет верить.

Он обнял Табу и почувствовал, как с его плеч свалилась огромная тяжесть. С того самого дня, когда умер мистер Ги, он словно бродил в темноте. И вот увидел свет. Больше чем свет. Гораздо больше. Он нашел дорогу.

Рут не интересовали слова онколога. Приговор и так был написан у него на лице, особенно на лбу, где словно прибавилось морщин. Она понимала, что он гонит прочь мысли, неизбежно следующие за неудачей. И подумала: интересно, что чувствует человек, чья повседневная работа — наблюдать за угасанием бесчисленных пациентов. Врачам ведь полагается исцелять и торжествовать победу над недугами, немощами и несчастными случаями. Но средств, которыми располагают онкологи, зачастую недостаточно для борьбы с врагом, не признающим ни границ, ни правил. Рак похож на террориста, подумала Рут. Нападает без предупреждения, разрушает все до основания. Одно название чего стоит.

— Из этого препарата мы выжали все, что могли, — сказал врач. — Настает время использовать более сильный опиоидный анальгетик. Думаю, вы уже поняли, что пора, Рут. Одного гидроморфона больше недостаточно. Нельзя все время увеличивать дозу. Надо сменить лекарство.

— Я предпочла бы другой вариант.

Рут знала, как слабо звучит ее голос, и ненавидела его за то, что он выдает ее истинное состояние. Ей надо было найти способ скрыться от огня, а если нет, то скрыть огонь от мира. Она вымученно улыбнулась.

— Если бы боль стала пульсирующей, то это было бы не так страшно. Тогда между приступами были бы передышки, понимаете? Я бы успела вспомнить, как было раньше… во время пауз… как было до болезни.

— Значит, еще один курс химиотерапии.

Рут твердо стояла на своем.

— Только не это.

— Тогда придется перейти на морфин. Другого выхода нет. Он пристально посмотрел на нее со своей стороны стола, и с его глаз словно упала пелена, которая мешала ему видеть. Он почувствовал себя перед ней беззащитным: человек, который принял на себя слишком много чужой боли.

— Чего именно вы боитесь? — Его голос звучал доброжелательно. — Химии как таковой? Побочных эффектов?

Она покачала головой.

— Значит, морфина? Вас страшит привыкание? Представляете себе героинистов, опиумные притоны, наркоманов, дремлющих в проулках?

И снова она покачала головой.

— Или того, что морфин назначают в конце? И того, что это значит?

— Нет. Не этого. Я знаю, что скоро умру. И не боюсь.

«Увидеть maman и papa после долгой разлуки, снова встретить Ги и попросить у него прощения… Разве это страшно?» — подумала Рут.

Но ей хотелось сохранить контроль над ситуацией до самого конца, а она знала, что такое морфин, и как он коварно лишает вас того самого, что вы храбро пытаетесь с его помощью удержать.

— Зачем же тогда умирать в агонии, Рут? Ведь морфин…

— Когда я буду уходить, я хочу знать, что ухожу, — сказала Рут. — Не хочу превратиться в труп раньше, чем испущу дух.

— А-а. — Доктор опустил на стол руки, аккуратно сложив их так, чтобы его кольцо-печатка ловило солнечный свет. — Вот, значит, как вы себе это представляете. Пациентка лежит в коме, родные обступили ее и смотрят, а она не может даже прикрыться. Лежит неподвижно, ничего не чувствует и не может ничего сказать, не важно, хочется ей этого или нет.

Рут захотелось плакать, но она переборола себя. Боясь, что это ненадолго, она просто кивнула.

— Так было давным-давно, — сказал ей врач. — Конечно, мы и сегодня можем по желанию пациента устроить ему медленный спуск в забытье, где его будет ждать смерть. Но мы можем и контролировать дозу так, чтобы боль притуплялась, а пациент оставался в сознании.