Тайное имя — ЙХВХ

Этой ночью Хаим Авраам, всегда крепко спавший, не мог уснуть. Он закрывал глаза — открывал их. Закрывал ставни — открывал их. За окном ровный гул моря. На фоне звезд чернел зуб: Шато де Пелерин. На фоне бессонницы крики осла походили на звуки ржавой водокачки в Русчуке его детства.

Сарра! Наше «ты» забежало вперед. Нагоним же его, оправдаем его. Будет ли он вспоминать иногда об Аронсонах из Зихрон-Якова? И кусать себе локти. Нет! Участь его была решена, каким бы безумием это не представлялось. Где еще безумствовать, как не на Святой земле, в часе пути от неопалимой купины — prunus spinosa, — растущей посреди ветвящихся тропинок? Он не сомкнул глаз до рассвета…

А когда проснулся, то терновым кустом горело солнце. Он нашел своего провожатого, задававшего корм мнимой водокачке.

— Быстрей, быстрей, быстрей, — торопил его Хаим. Расплатился с коновалом-хозяином, кривым армянином в кожаном переднике, и они тронулись.

Коляска была запряжена парой зловредных осликов, которые плелись еле-еле душа в теле. Хаим в сомнении: а что если их ослиного полка прибыло, за третьего осла здесь он? Сомнения подхлестывали восторг нетерпения, между тем как проводник-араб вытягивал хлыстом детей-попрошаек, круживших «безобидной мошкарой» вокруг коляски, когда проезжали очередную деревню.

— Пиастры! Пиастры! — попугайски кричали дети.

Возница щелкал хлыстом — ну, чистый укротитель.

— Халас! Халас! У, грабители!

Где грабители, так это в Замарине — так арабы по-прежнему называли Зихрон-Яков. Нападут, отнимут товар.

— У меня-то нечего отбирать, — он оглянулся. Позади как раз послышался конский топот. Обогнавший их всадник круто осадил лошадь. Густые темные волосы распадались по обеим сторонам лба, как у Ривки. Хаим сразу догадался, кто это.

— Мир тебе! Я Александр Аронсон. Сарра сказала, что ты хотел меня видеть. Она сказала, что ты еще вернешься.

«Значит, она ждет меня!»

Александр недолго ехал рядом с коляской. Хаим — не прекрасная Алина де Габрильяк, младший же Аронсон — не маркиз де Мэйн, сопровождающий ее верхом.

— Извини, меня ждут.

Под ним была пегая арабская кобыла с большими удивленными глазами и стоявшим по-петушиному хвостом. «Полукровка», подумал Хаим, не любивший короткоспинную породу.

Возница не проронил больше ни слова, его враждебность распространилась и на пассажира.

Сарра встретила Хаима словами:

— Я знала, что ты приедешь. Мне и Това сказала, да я и сама знала.

— Что отец? Что Ривка? — начал он, как принято у воспитанных людей, издалека.

— Очень мило с твоей стороны, что ты приехал спросить, как они себя чувствуют.

— Я познакомился с Александром. Я сразу понял, что это он. Есть что-то общее в вас всех… фамильное…

Сарра смотрела на него в упор «большими удивленными глазами» — как та кобылка.

— Будь моей женой,

— Ты быстро клюнул, Хаим.

— Ты согласна?

Прежде бравшая его грудью на абордаж, она отстранилась.

— Я уже познана. Ты сефард, как ты можешь взять меня такую?

— Но ты согласна?

— Садись и выслушай.

— Нет, ответь, ты согласна стать моей женой?

— Это не имеет никакого значения. Сперва выслушай. Породниться с Аронсонами это честь. Для меня наша семья превыше всего — наша семья и Эрец Исраэль. Мой отец — Лаван, ты — Яков. Выкупи меня. Кто бы ни стал моим мужем, он должен заплатить могар. Так всегда было на этой земле.

Хаим растерялся. Шутка? Но Сарра шутить не умеет. Веселиться — да, шутить — нет.

— А жених Ривки?

— Он свое заплатит, не беспокойся.

Хаим ждет, что она все же засмеется: она его разыгрывала. Он готов подыграть ей.

— Яков отрабатывал у Лавана за двух сестер.

— Если вздумаешь наняться батраком, то тебе всей жизни не хватит даже одну меня выкупить.

Сарра говорила с пугающей серьезностью, больше того — убедительностью:

— Заплати отцу могар и забирай меня. Ты хвастаешься, что пожертвовал пять тысяч гурушей «Маккавеям». (Хаим уже не стал поправлять.) Но Маккавеи это мы, это воины, а не спортсмены. Спортивные игры это для древних греков и для студентов университета. Никто не побежит наперегонки после целого дня в поле. По какому праву вы зовете себя Маккавеями? Из тщеславия ты выбросил пять тысяч псу под хвост, Хаим, из голого тщеславия!

Это походило на сон, на фантасмагорию — и чем дальше, тем необратимей. Ведь правда же! Сарра не садовая скамейка и не спортивная зала, где на табличке гравируют имя жертвователя. Если б он и заплатил за Сарру, то «абсолю дискресьон», чтоб не сделаться посмешищем.

— Отцу принадлежит доля в Обществе мелкого кредита. Внеси деньги и бери меня в жены.

— Сколько? — спросил Хаим с бьющимся сердцем.

— Пять тысяч золотых талеров.

Это пятьдесят тысяч… Заминка, едва, впрочем, различимая.

— И ты переедешь ко мне в Константинополь?

— Твоя кровать — моя кровать, а где ты ее поставишь — твое дело.

Сарра «оделася броней» — не подступиться, глазами не встретиться. Умеет отводить взгляд, когда… когда что? Правильно, невесте не подобает вести себя нескромно. А не невесте, значит, можно?

Александр (входит):

— Мир.

— И благословение, — отвечала Сарра. Это прозвучало, как пароль и отзыв: «Шалом — увраха».

— Ты хотел со мной говорить?