Тайное становится явным

Она говорит: "О, ну и что хорошего из этого выйдет? Им не нужно чувство собственного достоинства; то, что им нужно – это пара гранат". Тогда я опять набросилась на нее и сказала: "Миссис Карровей, гранаты – это для солдат, но женщине, если она леди, нужно чувство собственного достоинства. Если бы мне пришлось столкнуться с немецким офицером высокого ранга, я бы просто пожала плечами и сказала: "Герр капитан, мне бы хотелось, чтобы вы поняли, что здесь у вас ничего не выйдет. По крайней мере, с Паулой Роше номер не пройдет" и я бы окатила его ледяным взглядом". "Да, конечно, – говорит она. – Но, предположим, что ваш взгляд на него не подействовал. Что тогда, мисс Роше?"

"Тогда и только тогда, – сказала я ей, – я бы использовала другие методы. Возможно, я разделалась бы с ним, но по своему, как подобает настоящей леди, – сказала я ей. Потом я говорю: "На худой конец всегда есть утюг… но прежде всего чувство собственного достоинства. Будем же настоящими леди, пока есть возможность, а если такой возможности больше не будет, тогда, конечно же, нам придется разделаться с ними".

Паула сделала большой глоток бренди. Она наклонилась в сторону Калагэна.

– Вы слышали о Елене Троянской? – таинственно зашептала она.

– Нет, Паула, – ответил Калагэн, – расскажите мне о ней.

– Жила некая женщина. Она была в полном порядке. Теперь смотрите, что она сделала Марку Антонию. Когда дела пошли плохо и этот Марк Антоний уничтожил все живое в округе, как саранча, что она делает? Ну, скажите, что она делает?

– Ну, и что она делает? – спросил Калагэн.

Мисс Роше твердо сжала губы.

– Она заманила его в свою комнату, и не дала ему выйти, – доверительно поведала она. – И на следующий день они дали ей золотое яблоко. Если вы будете в Челси, вы увидите там больницу,

– памятник. Я всегда говорила, что женщину рождает событие. Каждое великое событие рождает великую женщину. Жанна Д'Арк, Нэл Гвин, Мэй Вест и девушка из Арментье… в истории полно таких женщин…

Калагэн кивнул.

– Ты права, Паула. Это были женщины, которые знали, когда и как отомстить. Ты тоже такая женщина. Именно поэтому я хотел поговорить с тобой о Габби.

– Габби, – она почти прошипела. – Я жду тут кое-кого…

Калагэн прервал ее. Тихим, интригующим голосом он сказал:

– Расскажи мне кое-что, Паула. Пытался ли Габби связаться с тобой после того, как он был так груб по отношению к тебе в тот вечер в клубе Вентура. Он не пытался извиниться?

– Извиняться он и не подумал, – ответила Паула. – Но он связывался со мной, это было. Он осмелился позвонить мне и спросил, что мы с вами делали…, о чем говорили. Он сказал, что ему это надо знать и что, если я не скажу ему, он сделает так, что я никогда не найду работу ни в одном клубе в Вест Энде.

– О-а, – протянул Калагэн. – И ты ему сказала?

Паула состроила гримасу, которая должна была означать глубокое презрение.

– Жаль, ты не слышал, что я ему сказала, – произнесла Паула. – Я была холодна, как лед. Я сказала: "Мистер Вентура, нет необходимости звонить мне и задавать вопросы, потому что я не желаю разговаривать с вами. И еще, что касается работы в вашем клубе или каком другом клубе, если у вас появится желание чинить мне препятствия, валяйте". Я сказала: "Я не хочу сердиться и терять чувство собственного достоинства из-за вас, мистер Вентура, но если вы попытаетесь осуществить одну из ваших шуточек по отношению ко мне, я приду к вам в вашу грязную помойку, которую вы называете клубом, и оборву ваши поганые уши. Теперь вы знаете все!" – И с этими словами я повесила трубку.

Калагэн одобрительно кивнул.

– Вот это молодец, Паула! Пора уже, чтобы кто-нибудь поставил Габби на место, и… – Он наклонился к ней и улыбнулся. – Я думаю, что мы с тобой можем это сделать.

Паула допила свой бренди и произнесла уклончиво-неопределенно:

– Все, что пожелаешь, дорогой. Ты мне всегда нравился. Я всегда распознаю джентльмена.

Калагэн взглянул на часы. Было без четверти одиннадцать. Он сунул руку в карман жилетки и вытащил пять новеньких десятифунтовых банкнот. Аккуратно сложил их и положил рядом с пустым бокалом Паулы.

– Купи себе что-нибудь, Паула. Что-нибудь такое, что достойно тебя. Мне очень неприятно давать тебе деньги, но это лучше, чем если бы я купил что-то сам, и это никак не соответствовало бы твоей неповторимой индивидуальности.

Ее пальцы зажали банкноты. Калагэн продолжал:

– Габби достиг своего Ватерлоо. И я не имею в виду железнодорожную станцию. Если я не сделаю так, чтобы его арестовали в эти два-три дня, тогда меня зовут не Калагэн. Как тебе это нравится, Паула?

– Великолепно, – поддакнула она, слегка икнув, – я бы пожертвовала парой пальцев на ноге, чтоб увидеть этого сукина сына в тюремной одежде. Она была бы ему очень к лицу.

– Ты не хотела бы мне помочь в этом? – Голос Калагэна был похож на воркование голубы.

– Не нужно меня даже об этом и спрашивать, дорогой, – с чувством сказала Паула. – Я готова ползти по глубокому снегу, чтобы рассчитаться с этим жалким пустозвоном, хотя я и настоящая леди.

Она замолчала, наблюдая, как Калагэн наливает щедрую дозу бренди в ее бокал.